Я снова вопросительно посмотрел на Варро. Узкие брови схоласта приподнялись, и он помотал головой. Медленно – очень медленно – все председатели переглянулись, кое-кто даже привстал, чтобы посмотреть на других. Шестой председатель не опускала руку. Наконец поднялась рука Семнадцатого председателя, мужчины с квадратной челюстью, сидевшего дальше всех от центра, в левом углу от нас и, соответственно, по правую руку от пустующего кресла. После этого как по сигналу поднялось еще больше рук. Девятый председатель, напротив, сложил руки, так же поступили еще несколько. Первый председатель пересчитал всех.
–Двадцать один к тринадцати!– воскликнул он.– Голос предоставляется.
Я задумался, как бы они поступили в случае равенства.
Шестой председатель встала, одной рукой поправив платье:
–Почему именно сейчас? Империя враждовала с народом тысячи лет. Империя запрещала торговлю. Империя не позволяла открывать новые колонии. Теперь Империя просит народ о помощи. Почему?
Автопереводчик повторил ее слова привычным ровным, бесполым голосом.
Тридцать четыре серых лица взирали на меня. Шестой председатель осталась выжидающе стоять. Я смотрел на нее в изумлении.
Она сказала: «Человек просит голоса». Она попросила разрешения высказать свое личное мнение, не по протоколу, и остальные проголосовали за то, чтобы позволить ей это. Высказалась бы она, если бы они проголосовали против? Вероятно, нет, ведь кто, как не эти тридцать четыре человека, находятся в Содружестве под самым пристальным наблюдением?
Прежде чем ответить Шестому председателю, я покосился на Девятого.
–По всему Центавру горят планеты,– сказал я.– Сотни планет. Сьельсины атакуют невиданным прежде числом. Линия фронта растянулась и затрагивает слишком много систем, чтобы мы могли адекватно защитить все из них. Региональные наместники и феодалы почти разгромлены.– Я посмотрел на Валку и дождался от нее легкой ободряющей улыбки.– Центавр был многовековым оплотом борьбы с врагом. Если он падет, сьельсины тотчас будут у вашего порога. Наш народ с самого начала войны прикрывал вас живым щитом. И даже если нам удастся удержать контроль над регионом, нельзя исключать, что сьельсины проберутся на вашу территорию. Прошу, прислушайтесь: ход войны изменился.
Шестой председатель задумалась, прежде чем ответить.
–Если rugyeh заявятся сюда, это дорого им обойдется. Флот rugyeh растянется на несколько фронтов. Они ослабнут.
Несколько председателей ассамблеи конклава, включая Девятого и Семнадцатого, дружно закивали на это замечание.
Rugyeh на лотрианском означало «чужие». Так они называли сьельсинов.
–Сьельсины прибудут сюда, поживившись большой добычей и пополнив свои ряды за время перехода,– возразил я.
Исследования, проведенные Разведывательной службой легионов на захваченных невредимыми сьельсинских кораблях, показали, что там не пользовались яслями для фуги, а в ходе вскрытия тел и генетического секвенирования нашим схоластам и медикам удалось установить, что продолжительность жизни у Бледных была огромной. Князь Араната Отиоло однажды проговорился, что ему было больше тысячи лет, однако я так и не выяснил, насколько сьельсинский год соотносился с нашим. Так или иначе, сьельсины не сидели сложа руки, пока их мигрирующие флотилии бороздили межзвездную Тьму. Рождались новые поколения, жизнь шла своим чередом, и вражеские армии обновлялись и набирали силу после каждого перелета. В промежутках между битвами. Отчасти благодаря этому армия Бахудде после разорения Маринуса сохранила достаточно сил для нападения на Беренику. Для людей долгий перелет от звезды до звезды означал стазис, сон. А для Бледных? Для них это означало тренировку и развитие.
–Достопочтенный председатель, вы не знаете их так хорошо, как я,– сказал я, встретившись с ней взглядом, чтобы заставить понять.– Содружество не готово к такой войне. А Империя не успеет прийти на помощь, если бои развернутся в лотрианском пространстве.
–Угрозы!– без очереди воскликнул другой председатель, худосочный мужчина из левого крыла.– Делегация угрожает народу!
Автопереводчик воспроизвел его слова в воцарившейся тишине, не передав интонаций говорившего, из-за чего его возражение прозвучало вяло и монотонно.
–Говорящий не по правилам превозносит волю одного над волей народа,– вмешался Первый председатель. Старик положил руку на какой-то предмет, лежавший на пустом кресле посередине.– От имени конклава Двадцать Пятому председателю объявляется выговор.
Двадцать Пятый побледнел и потупил взгляд. Он высказался без спроса.
–Человек просит голоса,– промямлил он.
К моему удивлению, сам он не поднял руки, а вот Шестой председатель, не садясь, подняла. Девятый, а с ним и его прихлебатели, как и прежде, сложили руки. Первый председатель пересчитал голоса.
–Семь!– объявил он.– Против двадцати семи. Голос не предоставляется.
Двадцать Пятый председатель нахмурился, но больше ничего не сказал.
–Делегат утверждает, что Содружество не готово,– продолжила Шестой председатель,– но при этом просит у Содружества помощи. В этом есть противоречие.
–Что хорошо для всех, хорошо для каждого,– не удержался я.
Председатели недовольно заворчали, младшие чиновники наверху зашушукались.
–В данном случае что хорошо для моего народа, хорошо и для вашего. Или, по-вашему, мы не люди?– сказал я.
Шестой председатель не нашлась с ответом, и я сделал еще шаг вперед, переходя в риторическое наступление:
–Уверяю вас, для сьельсинов не будет никакой разницы. Их диета совершенно аполитична.
К моему удивлению, Шестой председатель не ответила и на этот раз, молча опустившись в кресло. Но сразу после этого ее оцепенение как рукой сняло.
–Всеобщее благо важнее личного,– произнесла она.
–Значит ли это, что вы согласны на наши условия?– впервые с начала заседания произнес Варро.
Я сомневался, что все будет так просто. Или лотрианцам настолько нужны были ресурсы? Я знал, что они эксплуатировали крестьян и рабочих не хуже моего отца, но, в отличие от него, платили им только хлебом и базовым протеином.
–Дела Содружества не решаются одним голосом,– ответил Семнадцатый председатель, задумчиво окинул взглядом соотечественников и со скучающим видом подпер голову кулаком.– От имени конклава…
Он взял паузу, дождавшись одобрительных кивков от пары других председателей. До меня дошло, что эта фраза, как и требование слова, была своего рода сигналом о том, что дальше выступающий будет изрекать мысль не по книге. Я предположил, что в таких беспрецедентных переговорах, какие мы вели, потребуются уникальные выражения и заявления. В самом деле, здешняя аудитория раздвигала рамки лотрианской политкорректности, балансировала на грани разрешенных истин. Поэтому требовалось просить слова, поэтому председатель, высказавшийся без спроса, был наказан.
