Я повернулся, разглядывая сквозь окно мокрый город, и подумал: «Человечность. И человечество».
Идеалы Содружества были так же вредны для человеческого существа, как столь любимые экстрасоларианцами хирургические процедуры и «улучшения». И те и другие видели в человечности проблему, которая требовала обязательного решения.
–Что ты имеешь в виду?
Объяснив, я добавил:
–Империя – не ответ на все вопросы. Но она принимает людей такими, какие они есть, со всеми их пороками, и не навязывает окружающему миру свои идеалы.
–Не навязывает идеалы?– повторила Валка, плотнее прижимаясь ко мне.
Ее судороги постепенно прекращались. То ли остаточные проявления вируса МИНОСа постепенно исчерпывали свой ресурс, то ли подсистемы нейронного кружева Валки блокировали их.
–А палатины, по-твоему, что такое?
–Во-первых, спасибо за комплимент,– улыбнулся я, и Валка недовольно фыркнула и отвернулась.– Во-вторых, Высокая коллегия не превратила нас из людей в нечто иное, лишь раздвинула рамки нашей человечности. Помнишь, что сказал Таллег? Они всех людей хотят заменить гомункулами, как мерикани.
Валка вздрогнула – то ли от воспоминаний об изображениях и монографиях, которые мы обнаружили в архиве Гавриила, и откровениях Горизонта, то ли вследствие недавнего приступа.
Я разглядывал город, его простую монолитную архитектуру, многоквартирные дома и невыразительные правительственные здания, в ранних сумерках долгой падмуракской ночи похожие на горы.
–Здесь как во сне,– произнес я, по-прежнему размышляя над словами Таллега.– Но сон постепенно проходит.
–Скорее как в кошмаре,– ответила Валка, выглядывая из-за моего плеча.– Похоже на мой дом, если только убрать…– Она постучала по лбу черными ногтями, намекая на иллюзии, которые тавросианцы наносили на утилитарную простоту своего житья. В Тавросе все жили как будто во сне, раскрашивая блеклую жизнь искусственными утопическими красками на какой угодно вкус.
–Или как в воспоминании.
Содружество и Демархия – каждое государство по-своему – были отражениями мериканской империи, правившей человечеством на заре освоения космоса. Глядя из окна на великий город Ведатхарад, вспоминая города-каньоны Эдды и стерильные залы лечебницы, откуда я выкрал Валку, я видел воплощение их мечты. Некие ее фрагменты были даже в имперском культе Капеллы, мериканские предшественники которой почитали Фелсенбурга так, как мы чтим Бога-Императора, и ставили человечество в центр Вселенной.
Духи машины.
–Кажется, отпустило,– сказала Валка, но не убрала голову с моего плеча.
Мы так долго были вместе, что даже отстраняться друг от друга было непросто.
–Как ты?– Я взял ее за руку.– Как твои приступы? Становятся чаще?
–Нет.– Валка задумалась, копаясь в памяти.– Предыдущий был еще на «Тамерлане», перед остановкой на Гододине.
–Значит…– задумался я, не зная, что сказать.– А что это было в театре?
–Что?
–Ты замерла. Потом сказала, что ничего страшного. Я подумал, у тебя очередной…– Я замолчал, решив, что нет нужды лишний раз повторять слово «приступ».
Валка удивленно прикусила губу; ее глаза смотрели сквозь меня, пока она вспоминала.
–А! Мне показалось…– качнула она головой.– Мне вдруг показалось, что я почувствовала другое нейронное кружево. Но наверное, просто почудилось.
–Другое кружево?– удивился я.– Лотрианцы ведь ими не пользуются.
–Насколько мне известно, нет.– Валка снова покачала головой.– Я ничего такого не чувствовала с момента прибытия. Даже в конклаве. Если оно у кого и есть, то разве что у секретарей.– Она прикрыла рукой глаза.– Адриан, не волнуйся. Правда. Это лишь… остаточные проявления вируса. Редкие… Как будто он до сих пор в моей голове.
Мне не нужно было уточнять, что «он» – это экстрасоларианский маг Урбейн.
–Скорей бы домой,– сказала Валка и повторила:– Не волнуйся. Все будет хорошо. Обещаю.
Глава 15. От огня
Поездка по водосборным сооружениям в южных полярных регионах вышла непримечательной. Валка осталась в соларианском посольстве под бдительным присмотром Дамона Аргириса и других сотрудников. После одного из тяжелейших приступов она полностью восстановилась, но ей было тошно даже от мысли о поездке на поезде по пустошам. Пунктом назначения было место, которое лотрианцы называли Lahe Uenalochta, станция Мерзлота. На поезде путь туда занимал двое суток, и условия были поистине спартанскими. В один вагон, помимо нас с Паллино и Бандитом, набилось еще двадцать солдат.
О самой станции говорить особенно нечего. Однажды я увидел женщину-zuk, которую за какую-то провинность – какую, мне не сказали – выставили голой на мороз. Подходить к женщине мне запретили. Она была лысая и тощая. Ноги у нее посинели.
Но по местным понятиям видеть этого я никак не мог.
На Падмураке ведь не было женщин. И мужчин тоже.
Я не пророк. Видения будущего, что посылали мне Тихие, были разрозненны, и мне не хватало ума, чтобы отделить зерна от плевел. Я знаю лишь то, что может случиться, и то далеко не все, поэтому не берусь предсказывать. Но я знаю, что Содружество рано или поздно погибнет. Не скажу, от меча или диких зверей, от голода или жажды
[7], но обязательно погибнет. Если есть боги – наши или любые другие,– они скоро устанут терпеть такие злодеяния. И наша Империя погибнет. Она уже умирает. Я снес ее фундамент, вырвал ей сердце сердцем моей звезды. Мир меняется, и, как сказала Валка, время и энтропию не повернуть вспять.
Мы провели на Lahe Uenalochta два дня. Я отобедал с комендантом, внешне ничем не отличавшимся от других членов партии и военных Содружества. Я даже лица его не запомнил, хотя ту женщину запомнил отчетливо. В маленьком блокноте, спрятанном в кармане шинели, я нарисовал ее лицо.
Поезд остановился у Тринадцатого купола, недалеко от южной границы Ведатхарада. Сопровождающий пересадил нас в черные пятиместные автомобили. Движение по автостраде ограничили, и по пути обратно к имперскому посольству мы должны были насквозь проехать Восьмой купол по подземному шоссе. Все водители были лотрианцами; в великом городе управлять машиной позволялось лишь членам партии. Чужакам не разрешалось свободно исследовать осыпающееся великолепие столицы. Кроме того, лишь коренные ведатхарадцы были способны ориентироваться в переплетении улиц, пронизывавших город под куполом, словно ходы в пчелином улье.
–Она не звонила?– спросил Паллино, с отеческим беспокойством глядя на меня.
–Сигнала пока нет,– ответил я и вдруг догадался, почему лотрианцы сооружали купола на металлических каркасах.
