По мере приближения к мосту вереница машин замедлилась. Конклав не успел расчистить улицы, и перед нами образовалась небольшая пробка из грузовиков и грунтомобилей местных жителей, ехавших по своим повседневным делам.
–Конклав официально заявляет, что дорога займет на восемь минут дольше ранее запланированного.
–Отлично…– буркнул Паллино.– Чем дальше, тем лучше.
Вскоре мы въехали на шестиполосный мост.
–Бандит говорит, что они расчищают полосы,– сообщил Паллино, двумя пальцами придерживая передатчик за ухом; Карим ехал в самой первой машине, а всего машин было шесть.– Освобождают середину, а гражданских заставляют сместиться на крайние.
Особого ускорения я не заметил.
Первая машина включила мигалку, и из громкоговорителя раздался монотонный лотрианский голос:
–Освободите дорогу. Освободите дорогу.
Мы остановились.
Паллино выругался себе под нос.
По салону разлилась неловкая тишина. Гоплиты заерзали. Лотрианский сопровождающий был неподвижен, как камень. Он уставился в одну точку в дальнем окне, словно витая где-то в густой дымке над низкими домами в нескольких сотнях футов под нами. Я тоже выглянул в окно и увидел серые башни, надгробиями возвышающиеся в самом центре Восьмого купола.
Они показались мне удивительно знакомыми, как будто я здесь уже бывал. Снова напомнили о Воргоссосе? Древний город Кхарна произвел на меня столь сильное и гнетущее впечатление, что я никогда о нем не забывал.
Мы просидели молча почти десять минут. Затем раздались крики.
–Что происходит?– спросил я и повернулся, чтобы посмотреть.
На обновленном угловатом лице Паллино появилось настороженное выражение.
–В чем дело?– рявкнул он на нашего сопровождающего.
Тот помотал головой и ничего не ответил.
Паллино схватил его за воротник унылой серой туники.
–Отпусти!– прошипел я.
Паллино не послушался, и я снова схватил его за руку:
–Эй, не хватало еще, чтобы ты международный скандал из-за пробки устроил. Отпус… ти.
Последние звуки застряли у меня в горле. Их там задержали тихие далекие щелчки.
Звук выстрелов.
–Какого черта там творится?– Паллино сильнее сжал воротник сопровождающего.
Тот, кажется, понял если не слова, то суть вопроса.
–Ли…– начал было он, но закрыл рот.
–Либералисты,– сложил я два плюс два и повторил, обращаясь к сопровождающему:– Bodanukni. Paustanni?– «Повстанцы»?
Тот кивнул, не успев даже обдумать ответ и выслушать указания сверху.
–Передай Бандиту и остальным, чтобы были начеку,– скомандовал я, извлекая из воротника эластичный капюшон.
Я натянул его на голову, заправив длинные волосы, чтобы они не попали в глаза, и набрал команду активации шлема. Сегментированный шлем раскрылся, а затем сложился у меня над головой. Спустя мгновение включилась энтоптика. Все это время стрельба не прекращалась. Люди кричали.
–…далеко не уедем в этих машинах,– пробился в наушник голос Бандита.– Кто-нибудь видит врага?
–Сзади никого,– раздался один голос.
–Пока нет,– ответил другой.
–Смотрите в оба,– ответил нормано-джаддианский коммандер.– Следите за машинами по обе стороны. Нельзя, чтобы нас окружили.
–Tohn! Tohn!– закричали вдали.
На лотрианском это означало «скорее».
Еще выстрел. Не треск фазового дисраптора, не чихание плазмомета.
–Это что, дробовик?– удивился Паллино.
Я кивнул.
–Вызывайте префектов,– обратился я к лотрианскому сопровождающему.– Где гвардия конклава?
–Конклав настоятельно просит делегата оставаться в машине,– ответил сопровождающий, став мрачнее тучи.– Помощь в пути.
–Ба!– Я нажал на кнопку заушного передатчика.– Выставить солдат по обе стороны дороги. Коммандер, нам нужно самим окружить их.
–Есть, милорд,– коротко ответил Бандит.
Он передал приказ, и из каждой машины выскочило по двое солдат, один направо, другой налево. Двое наших гоплитов тоже дернулись к дверям, но сопровождающий воскликнул:
–Делегата просят оставаться в машине! Помощь в пути!
Один гоплит распахнул дверь и ответил лотрианцу грубым жестом. Не успели его сапоги коснуться асфальта, как раздался выстрел, и щит гоплита заискрился. Солдат пошатнулся, захлопнул дверь и низко пригнулся. Выхватив короткоствольный плазмомет, он начал движение под прикрытием остановившихся машин. Не знаю, что могли подумать серолицые лотрианские простолюдины, увидев соларианских легионеров в белых доспехах и красных накидках, высыпавших из партийных грунтомобилей. Солдаты двигались тихо, расчетливо, на ходу сигнализируя гражданским, чтобы те бросали машины и бежали. Многие послушались и помчались вниз по мосту ко внутреннему району.
Помню, что сам я почти не волновался.
–Можно связаться с посольством?
–Через долбаный купол не выйдет,– ответил Паллино.
Снова послышались крики. Выстрелом разбило стекло в машине напротив.
–Помощь в пути,– повторял лотрианский человек-марионетка.– Оставайтесь внутри.
Что-то просвистело, и спустя миг нашу машину подбросило в воздух. Она перевернулась и приземлилась на крышу. В доспехе я был в относительной безопасности. Бронированный грунтомобиль заскользил вниз по дороге, и я потянулся, чтобы помочь лотрианцу удержаться и развернуться.
–Ракета!– Паллино выругался, отстегнул ремни и шлепнулся рядом с нами, после чего пинком выбил дверь.
–Не выходите!– воскликнул лотрианец на чистом галстани, когда я тоже отстегнулся, чтобы последовать за солдатами.
Я ничуть не удивился, услышав от него мой родной язык. Теперь я догадывался, что им наверняка владели все, кого приставили следить за нами.
–Вот сами и оставайтесь,– ответил я, захлопывая дверь.
Дым и туман смешались, серую пелену озарило рыжее пламя от горящих машин. Мужчины и женщины в унылой серой одежде бежали мимо нас. Двое на ходу обругали меня, но большинство просто таращилось от страха.
–Ne bahovni, ne panovni!– выкрикнул один и сплюнул.
«Ни богов, ни господ».
–Zara! Zara!– кричали другие.
«Король!» «Кесарь!» Из их уст это звучало оскорблением.
–Они считают, что это мы виноваты,– заметил я и дернулся, когда в щит ударила пуля.
–Да и к черту их! Горбатого могила исправит!– выругался Паллино и взял дисраптор на изготовку.
Из-за одной машины появилась женщина-повстанец и тут же упала серым комком, раскинув руки и ноги. Ее принадлежность к группировке выдавала лишь красно-белая повязка. Я коротко посмотрел на ее тело, недоумевая, какая ложь и какое отчаяние побудили ее поднять на меня руку.
