В этом отравленном тумане шальной выстрел попал в мой щит, и я нырнул за горящую машину. Мне смутно слышалась лотрианская речь, но я не мог разобрать ни слова. Присев, я заметил пляшущую на асфальте тень гвардейца и с грозным ревом выскочил на него, одним махом разрубил пополам его станнер и левую руку. Гвардеец пошатнулся и упал. Не успел я добить его, как еще двое солдат кинулись на меня. Один обхватил меня за талию, а другой выкрутил руку, чтобы заставить выронить меч.
Когда у тебя в руках клинок из высшей материи, такая борьба может окончиться летально для всех. Один поворот руки – и острейший клинок разрубит и врага, и тебя. Но моя левая рука оставалась свободной, и я локтем врезал по визору тому, кто держал меня за талию. Гвардеец пошатнулся. Воспользовавшись заминкой, я выхватил из ножен кинжал и всадил ему в бок. Бронированная сетка смягчила удар, но кинжал был настолько остер, а мой удар настолько силен, что все равно пронзил мягкую плоть под ребрами. Этого хватило, чтобы солдат разжал хватку, и я успел пырнуть кинжалом другого противника.
Его подмышки не были защищены, и, истекая кровью, он выпустил мою руку. Высшая материя опустилась на него карающей дланью, а следом, развернувшись, я зарубил и второго гвардейца. На меня напали еще четверо. Я прыгнул, скользнув по капоту соседней машины, на ходу разрубив клинком лобовое стекло и переднюю дверь. Водитель проявил чудеса реакции, откинувшись назад, и избежал обезглавливания. Я не стал его трогать, а вместо этого одним ударом рассек колесо и продолжил движение, пригнувшись под новым шквалом выстрелов.
Станнеры били в щит.
Лотрианцы по-прежнему не хотели меня убивать.
Я прорывался сквозь их ряды от левой стороны моста к правой, рисуя на унылом асфальте алый лабиринт. Еще трое гвардейцев пали, еще одна машина взорвалась, прежде чем остальные начали отступать, разрывая строй.
–Бегите, собаки!– закричал я, вскинув меч.
Во мне кипели ярость и жажда мести за Баро и других погибших. Страх за Валку и остальных беглецов остывал.
Однако лотрианцы отступили осмысленно.
Новый град пуль обрушился на меня, испещряя покрытое трещинами дорожное полотно. Это налетели фаэтоны, и их прожекторы светили так сильно, что оптическая система моего шлема затонировала забрало. Выдержав первоначальный налет, я нырнул за ближайшую машину. Мне было слышно, как бьется стекло и хрустит металл под свинцовым дождем; затем послышался вой репульсоров. Фаэтоны поднялись выше. У возниц были щиты, а у меня не было оружия, кроме меча и кинжала, бесполезных против летающих противников.
Но рядом лежал труп врага, бронированный кулак которого по-прежнему сжимал дисраптор. Деактивировав и повесив на пояс меч, я подобрал лежащее оружие. Не выпуская кинжала, я левой рукой переключил настройки дисраптора. Индикаторы сменили синий цвет на красный, и, уперев приклад в плечо, я как можно точнее прицелился и спустил курок. Фаэтон дернулся в сторону, и алый болт миновал его на целый фут. Возница открыл ответный огонь.
Краем глаза я заметил, что индикатор заряда моего щита с синего сменился на желтый. Я скривился. Барьер Ройса был надежным, но не вечным. Ближайший фаэтон замедлился, облетая меня и не прекращая огонь.
Я отстреливался.
Красный заряд дисраптора рассеялся о щит возницы. Толку не было. Выругавшись, я выбросил оружие. Понадобилась бы тысяча лет, чтобы завалить из дисраптора четверых возниц под щитами.
И все же я мог сковать их действия. Гвардейцы не гнушались стрельбой по гражданским, но я был уверен, что эти бравые ребята не станут стрелять по своим. Убрав кинжал в ножны, я снова взял меч и погнался за отступающими. Будучи палатином, я легко их нагонял, но на полпути остановился.
Вдали на мосту припарковался не один, а сразу три бронированных фургона. Они стояли задом ко мне с дверями нараспашку. Тридцать гвардейцев выстроились в плотную шеренгу и двигались на меня, выставив перед собой башенные щиты. Я знал, что мой меч легко с ними справится, но зрелище было настолько впечатляющим, что я почувствовал необъяснимый страх.
Они шагали в ногу, вооруженные не станнерами или дисрапторами, а тяжелыми керамическими дубинками наподобие средневековых булав. Дубинками они ударяли о щиты, словно о барабаны, издавая ритмичный стук.
Я занял низкую защитную стойку и выставил вперед меч. Победить тридцать человек зараз не надеялся, но вступить в бой был обязан. В голове голос императора повторил слова давней клятвы: «Клянешься ли ты всегда доходить до конца начатого пути?»
«Клянусь».
Я переступил с ноги на ногу, следя за кружащими надо мной фаэтонами. Они прекратили огонь, вероятно получив новые приказы. За надвигающимися на меня гвардейцами я увидел в освещенном кузове фургона еще одного лотрианского комиссара в мундире и шлеме. Он стоял, сложив руки и любуясь подчиненными. Его было не отличить от того, которого Отавия убила в посольстве. Как будто и не было нашего бунта.
Я остался один.
Но я был один и на Беренике, и на Эринии, а еще раньше – перед князем Аранатой.
Я не забыл, каково это – умирать.
Я также не забыл, каково это – сопротивляться.
Когда шеренга гвардейцев приблизилась на расстояние двадцати футов, я бросился в атаку. Я не видел, чтобы лотрианцы носили адамантовую броню или пользовались высшей материей. Их щиты на первый взгляд были из углерода и керамики, как у тех, с кем я сражался в посольстве. Я кромсал их на куски, но в процессе края шеренги сомкнулись, окружив меня. Я оказался в кольце.
В кольце мертвецов.
Несмотря на численное превосходство и лучшую позицию, лотрианцы ничего не могли противопоставить моему мечу. Они падали вокруг меня, разрубленные на части, отшатывались с глубокими ранами. Пространство вокруг превратилось в бойню, асфальт покрылся кровью, кишками и отрубленными конечностями. Один гвардеец исхитрился и ударил меня булавой по затылку. От могучего удара в голове зазвенело, и я припал на колено. Шлем защитил меня от тяжелого увечья, но перед глазами все равно задвоилось.
Меня схватили за руки, за плечи. Взвыв, я вскочил и развернулся, одним махом убив троих. Но на меня наваливались все новые и новые враги, и я поскользнулся на кровавом асфальте. Мой клинок чиркнул по дорожному полотну, я попытался перекатиться.
–Держите его! Не отпускайте!– пронзительно выкрикнул кто-то на лотрианском. Комиссар?
Бум!
Мой шлем зазвенел от могучего удара, словно колокол. Я и в самом деле услышал колокола. Низкий, гулкий перезвон колоколов из Обители Дьявола. Неужели мой рассудок помутился? Энтоптика шлема вышла из строя, и я видел перед собой лишь искры и помехи.
–Валка!– крикнул я, обращаясь к самому уютному уголку своей души.
Но не нашел его.
–Валка!
Мне стоило чрезвычайных усилий подняться на четвереньки. Куда подевался мой меч?
