Вот же он! Все еще у меня в руке.
Но когда я отчаянно замахнулся на врагов справа, враги слева повалили меня на асфальт.
Бум!
Меня как будто ударили молотом. Визор сверкнул и погас окончательно. Я остался один в темном доспехе, слепой и контуженый. Я молился о чуде, но чуда не случилось.
Чей-то сапог – так мне показалось – придавил мою голову, и все мои мышцы онемели. Я смутно почувствовал, как меня хватают руки – множество рук.
–Валка…– выдавил я напоследок. Или подумал. Или крикнул.
Сапог прижал мою голову к асфальту, и после третьего удара я отключился.
Глава 22. Там, в тишине
Мир промчался сквозь хлопковое одеяло. Кто-то снял с меня шлем, и в висках застучали барабаны войны. Я лишь смутно ощущал, что меня окружает. Помнил падение и приглушенные крики на лотрианском. В полусознании я то погружался в болото сна, то всплывал и дрейфовал на его поверхности достаточно долго, чтобы различить черные доспехи гвардейца или салон фургона.
Тьма.
Меня потащили двое, закинув мои руки себе на плечи. Мои ноги болтались, как у марионетки. Один выругался, и я упал, ударившись коленями о камень. В глазах двоилось. Я уставился на землю между руками. Зеленоватый камень. Светлая пыль. Что-то звякнуло, и вдруг к ошейнику на моей шее, которого я прежде не ощущал, прицепили цепь и туго натянули, заставив подняться на ноги. Существо, державшее цепь, оскалило прозрачные зубы в хищной ухмылке.
Сьельсин промолчал, и его братья повели меня дальше, держа в согнутых правых руках белые мечи. Я остановился, почувствовав, как ветер треплет волосы и теребит черную накидку из инопланетного шелка, которую надели мне на плечи.
Я был не на Падмураке.
На Падмураке ветра не было – по крайней мере, внутри куполов,– и таких черных колонн, что возвышались на фоне мертвого серого неба, будто лишенные крон деревья, я тоже никогда не видел в Содружестве.
Сон? Мне ведь уже знакомы эти колонны.
–Aeta!– прорычал нечеловеческий голос.– Aeta! Aeta!
«Царь! Царь!»
Оглянувшись, я увидел врагов. Кругом было море сьельсинов; казалось, оно заполонило целую долину между отрогами гор, расплывчатое и рваное, как и мое зрение. На всех Бледных были маски с прорезями для глаз, защищавшие от яркого солнечного света. Почти у всех были посохи или копья, на которых развевались шелковые знамена сотни сотен кланов.
–Aeta! Aeta! Aeta ba-Yukajjimn!
«Царь паразитов! Царь крыс!» – галдели они, подобно воронью.
Они указывали на меня. Насмехались надо мной.
Я невольно шагнул вперед, удерживаемый на цепи сьельсином.
Мне стало понятно, где я. Понятно, что ожидало меня впереди под черным куполом. Я устремил взгляд туда, стараясь не слышать возгласов: «Аэта!»
–Oimn Belu!– кричали другие.
«Темный!» Так меня однажды прозвало Араната Отиоло.
Передо мной на солнце сверкали гнусные копья и кривые сабли врагов, и я понял, что это триумф – как тот, на котором я вез по улицам Вечного Города останки генерала Иубалу. Я заметил белые доспехи демонов Эринии – гибридных машин-сьельсинов, созданных подлыми колдунами МИНОСа, а также три стройные фигуры в коронах, сопровождавшие летающий белый глаз.
Хушанса.
Были и другие фигуры: одна крылатая, другая колоссальная, третья – воин с белым гребнем на голове. Другие генералы, другие пальцы «Белой руки» Сириани Дораяики. Иэдир Йемани, святые рабы и стражи Князя князей.
Теперь сомнений не оставалось. Я знал, что за порталом черного купола мою цепь пропустят в железную петлю под аплодисменты Бича Земного. Сколько раз мне это снилось? Сколько раз я чувствовал, что меня ждет? Слышал крики?
Я закричал.
Один мой страж отпустил меня и, кажется, ударил. Но он оказался обычным человеком. Унылая равнина с черными спиральными колоннами вокруг купола исчезла, и сьельсины вместе с ней. Я был в тюремной камере. Никаких сьельсинов. Ни черного купола, ни колонн. Опять видение. Сон наяву.
Лотрианцы сняли с меня не только шлем, но и доспехи, раздев до комбинезона. Не успел я встать, как чье-то бронированное колено ударило меня в висок. Я прокатился по полу и ударился о стену, выплюнул кровь и осколок зуба. Следующий удар пришелся в живот, и меня едва не стошнило. Пока меня били, я успел лишь прикрыть руками голову.
Это оказалось слабой защитой.
Ладони болели.
Я пробовал ими пошевелить, но безуспешно. До меня смутно дошло, что они были зафиксированы над головой. Попытавшись опустить их, я скорчился от боли, раскатившейся по рукам и плечам. Звякнули цепи… Я был в кандалах, соединенных с цепью, вбитой в стену высоко над головой. В остальном меня ничто не сдерживало, я мог встать, снизив нагрузку на руки, но не мог сидеть и спать, не подняв их вновь и тем самым причинив себе боль.
–Печальная участь,– прохрипел кто-то.
Я не сразу понял, что мой новый знакомый говорил на галстани. Это не удивило бы меня, если бы я не знал, что нахожусь на Падмураке и никогда его не покидал, и не был уверен, что это не сон.
Усилием воли я поднял голову. Я был в той же тюремной камере с низким потолком, освещенной лишь одинокой красной лампой. Она торчала из осыпавшегося цемента у прямоугольной стальной двери. Я натер кандалами запястья, и малейшее движение рук отзывалось резкой болью. Все тело ломило, и я подозревал, что оно покрыто синяками. Лотрианских тюремщиков я не винил. Только на мосту я перебил достаточно их коллег. Языком я нащупал дырку на месте зуба и сплюнул и лишь тогда заметил сокамерника.
В углу сидел старик. Его костлявые руки были свободны и лежали на коленях. На нем была лишь старая набедренная повязка, бледно-желтушную кожу покрывали шрамы. Сальные патлы волос опускались почти до пояса, прикрывая лицо. Когда-то они были черными, но теперь их изрядно проредила седина. Бороды у старика не было. Под тонкой, похожей на пергамент кожей можно было легко сосчитать все ребра и проследить направление вен. Его мускулы обмякли от голода, а ногти отросли так, что стали похожи на когти хищной птицы.
–Так должно быть,– сказал он.– Так должно быть. Помнишь?
–Что вы сказали?
–Думал, удастся сбежать… думал… но мы уже слишком старые.
Его акцент показался мне удивительно знакомым. За изможденными голодом чертами прятались былой лоск и древние манеры. Акцент был имперским, характерным для членов старинных домов. Рассказ о том, как столь высокородный человек очутился в лотрианской тюрьме, мог бы занять несколько томов.
–Мы знакомы?– спросил я.
–Вот, «Он убивает меня, но я буду надеяться»
[9],– ответил незнакомец, подняв лиловые глаза.– Хотя Он уже убивал нас прежде.
