–Adiqasur Caihanarin ush ti-ajun wo! Adiqasur Caihanarin!– вторили ему сьельсины, поднимая голову.– Боги на нашей стороне!
–Я князь, что избавит от лжи! Я подарю вам звезды! Приведу вас в рай!– Великий князь хлопнул в ладоши, звякнув кольцами и цепочками на когтистых пальцах.– Этот пир – предвестник того, что вас ждет.
В каменной стене справа от меня открылись двери, и вереница людей-рабов, скованных друг с другом цепями, вынесли тяжелые подносы из черного стекла. Один за другим они выставили их на стол-кормушку.
Я почуял запах мяса до того, как увидел его, и разразился ругательствами, когда рабы удалились.
Сьельсины не готовили мясо. В пещерах и тоннелях их родной планеты крайне трудно было раздобыть топливо. Они могли есть горелое мясо – я видел обглоданные обгоревшие трупы среди останков кораблей и городов,– но не любили его. Готовке Бледные предпочитали ферментацию.
Гниение.
Но я четко видел оголенные ребра, сложенные конечности и, вне всякого сомнения, головы, пусть и безглазые, торчащие среди аккуратно сложенных, очищенных от кожи бедер. Ближайшая таращилась на меня пустыми черными глазницами. Черными, как глаза наших врагов. Бледные содрали с лица мертвеца кожу и намазали бурую, с прожилками плоть на щеках и подбородке какой-то зеленоватой пастой. Но ужаснуло меня прежде всего не лицо и не орнамент из сложенных конечностей, центральным элементом которого являлась голова. Даже не подносы с горами внутренних органов – свежее, чем мясо. Нет, это было красное полотно, окаймлявшее поднос. Оно было не из инопланетного шелка, а из крашеной шерсти, из которой шили туники легионеров. Все подносы были обрамлены ими, и чтобы окружить черную стеклянную поверхность каждого, должно быть, ушло до полудюжины туник. Они были уложены так, чтобы короткие рукава были по краям, а эполеты с отличительными знаками – на виду.
Тут были и простые легионеры, и триастры с одной лычкой; кое-где я заметил и двойные лычки декурионов. Обычные люди. Простые солдаты. В прошлом. Но меня заставили остолбенеть не просто туники и знаки различия, а эмблемы под ними, над маленьким солнечным диском – символом Соларианской империи.
Там были трезубцы и пентакли.
Мои трезубцы и пентакли.
Перед глазами на миг потемнело. Слезы не потекли, их высушила ярость.
–Это были мои солдаты!– закричал я с силой, какой не слышал от себя уже очень давно.
Сьельсины рядом со мной повскакивали с каменного пола смертоносным серым ураганом. Я напрягся, пытаясь разорвать сдерживавшие меня ремни, но те не подались.
–Мои солдаты!
Сириани сел на каменный трон без улыбки, с достойной древних фараонов безмятежностью, резко контрастирующей с буйной яростью, что излучал я.
–Как?– требовательно спросил я, дрожа от гнева в кресле.– Когда?
Князь князей не дал ответа, но его глаза – сами как глазницы – пристально посмотрели на меня.
–Cielucin ba-koun!– воскликнул он, и его голос долетел до самых сводов пещеры.– Мой народ! Я принес вам кусочек армии этого чудовища! Эти yukajjimn хотели сжечь этот зал. Убить всех вас. Всех нас! Они хотели уничтожить наши мечты о рае. Но я уничтожил их.– Он поднял руку, выставив три пальца, как проповедник, благословляющий паству с высоты своего пьедестала.– Это лишь предвестие грядущего.
–Где остальные?– спросил я на стандартном, чтобы не провоцировать беспорядков.– Сириани, где остальные?
Сьельсины начали приближаться к столу, переговариваясь не словами, а осторожными выверенными шажками, какими стая подходит к вожаку. Их подбородки были вздернуты, шеи оголены, губы раздвинуты. Они ждали реакции великого князя.
Но тот смотрел только на меня. Наклонившись так, что тонкие цепочки на его рогатой голове всколыхнулись и засверкали в алом сиянии светильников, он вцепился обеими руками в стол.
–Там же, где были все это время,– ответил он на чистейшем галстани.– У меня на попечении.
Один из придворных в белой тунике подобрался слишком близко к столу, и Пророк переключил внимание на него. Он зашипел, выпятив челюсть и обнажив черные десны и прозрачные зубы так, что его плоское лицо перестало быть таковым. Низшее существо отпрянуло и упало на колени.
Мне на миг показалось, что я смог вырваться с кресла – и из своего тела.
–На вашем попечении?– повторил я, тряся головой.– Северин говорила, корабль уничтожен со всем экипажем.
Я не слишком ей верил, но все же…
–Она yukajji,– ответил Пророк.– Yukajjimn свойственно лгать…
Он снова отвлекся на дрожащее на коленях существо. Между безволосыми бровями ксенобита протянулась складка.
–…но ее ложь послужила правде, потому что помогла мне.
Сьельсины вокруг нас ерзали в голодном нетерпении. Я практически слышал, как слюни капают с их клыков. Они ждали удара гонга, сигнала хозяина.
–Мне хотелось, чтобы ты считал, что остался один, потому что так и есть. Твоей команде не удалось сбежать с Падмурака. Им не уйти от судьбы, как и тебе.
Я зажмурился, сдерживая хлынувшие слезы.
Великий продолжил спокойным, но острым, как осколки стекла, тоном:
–Никто не знает, что ты здесь. Никто не придет на помощь.
–Да не важно!– ответил я, повысив голос, чтобы не сорваться.– Моя смерть не будет иметь значения. Имперский флот превосходит ваш в десятки тысяч раз. Силы несопоставимы.
–Силы…– повторил Пророк.– Vandate… тебе известно, что такое сила? Что значит обладать силой?
Открыв глаза, я отметил взглядом всех собравшихся вокруг сьельсинов, удерживаемых от пиршества лишь страхом перед Пророком и его троном. Сириани по-прежнему говорил на стандартном, лишь для моих ушей, и мне пришлось напомнить себе, что я тоже аэта, а когда говорят аэты, сьельсины слушаются, какими бы голодными они ни были.
–Думаешь, это wallati?– продолжил Сириани.– Власть? Численность? Может быть, мощь оружия?
Он посмотрел на распростертого придворного и произнес:
–Okun-kih.
Существо подняло голову, и Князь князей указал ему рукой:
–Iagga.
«Иди».
Сьельсин встал, чернильными глазами следя за когтистым пальцем хозяина, указывавшим на край уступа, на котором мы все находились. Я тоже посмотрел туда. Внизу зияла черная бездна. Я не мог даже представить, насколько она глубока и широка. Там царила тьма, как тьма ночи или космоса, только без звезд, без света, если не считать алых светильников.
Приговоренный сьельсин дернул головой в сторону, как будто у него был нервный тик, но я помнил, что этот жест означал согласие. Он не возмущался, не ругался, не молил о пощаде. Придворный в белой тунике попятился к обрыву, широко раскрыв глаза и не мигая. Оглянулся через плечо в нескольких шагах от края и повернулся навстречу забвению. Он помешкал лишь мгновение, прежде чем шагнуть в пустоту.
