–Они служат нам напоминанием, Oimn Belu,– ответил Сириани.– Энары были достойны стать разве что нашими глашатаями. Их ошибки напоминают нам, что нельзя терять веру.– Он c удивительно безмятежным видом посмотрел на меня. Задумался?– Актеруму – памятник их позору, их ошибкам – и нашей славе.
Великий князь на миг застыл как статуя, задумчиво обратив лицо к этим грандиозным скульптурам. Судя по всему, он дожидался своей очереди, чтобы присоединиться к марширующей колонне, и я должен был его сопровождать.
–Baetayan рассказывают, что Миуданар приказал защищать город, ибо сам Элу запретил его осквернять. Однако сокровища Актеруму он прибрал к рукам. Их оружие. Их машины. Благодаря им мы стали сильнее.
Я кивнул, мысленно представив, как древние сьельсины высаживаются здесь из ковчегов, оказываясь под тусклым, но все равно ослепительным солнцем.
–Элу их покорил? Этих энар?
–Veih,– ответил великий князь, кутаясь в черный плащ от ветра.– Нет. Они вымерли, когда мой народ еще глодал кости под землей Се Ваттаю.
–А почему?– спросил я, по-прежнему приглядываясь к барельефам.
Руки – или ноги – энар выглядели закованными в броню и сегментированными, как панцири некоторых Возвышенных.
Не дождавшись ответа князя, я добавил:
–Они были машинами?
–Не знаю,– ответил Сириани.– Никому, кроме богов, не ведома причина их исчезновения.
Я отвлекся от созерцания руин и посмотрел на Сириани. Великий князь сьельсинов прикрывал чувствительные глаза рукой.
–Рассказывают, что, когда Элу прибыл сюда, залы Актеруму были полны чудес. Оружия. Машин. Теперь ничего не осталось. Что-то было уничтожено, что-то расхищено племенами. Но это было давным-давно. О прежней роскоши можно только вспоминать. Кровные кланы многое разрушили, чтобы построить то, что ты теперь видишь.– Он качнул головой, указывая на космос, на скопление лун, заполнившее бледные, безжизненные небеса Элу.
Мне показалось, что в голосе великого князя я услышал печальные нотки. Понять эмоции сьельсинов было все равно что пытаться различить оттенки в чернильном пятне. Мне и самому стало немного грустно, ведь в Пророке я увидел свое искаженное отражение. Он, как и я, тосковал по утраченной античности и видел в величественных каменных руинах нечто достойное изучения – не важно, лживо оно или нет. Я чувствовал то же самое, как чувствовал над скалами Калагаха или на плацу форта Дин, когда над моей головой впервые пронеслись ирчтани. Такой же живой интерес вспыхивал на лице Валки, когда та перешагнула порог Великой библиотеки на Колхиде.
Я едва не подумал, что мы могли бы стать друзьями. В другой жизни, в другом мире, где наши народы заключили бы мир. Какими историями мы могли бы обмениваться, какие удивительные вещи узнать друг от друга, если бы вместо пыток посвятили свое время беседам.
Пытки.
Воспоминания о пытках захлестнули меня, и печаль сменилась презрением. Зажмурившись, я отвернулся от князя к стене и армии белых демонов, собравшейся у ее подножия. Затем открыл глаза и устремил взгляд над головами солдат и лесом мечей и копий к серой пустоши за могучими воротами.
–Жаль,– сокрушенно произнес князь, и из его четырех ноздрей вырвалось подобие вздоха.– Какие невероятные вещи мы могли бы узнать, если бы не так быстро выросли.
–Те, кто разрушает и зовет разрушение прогрессом, воюет с вечностью…– ответил я и покосился на князя.– И с истиной.
Он зашипел и погрозил мне двумя когтистыми пальцами:
–Сородич, будь осторожнее в высказываниях о моем народе.
Кровь застыла у меня в жилах, но я повернулся и твердо взглянул князю в глаза.
–Ваш народ – падальщики,– бросил я, едва сдерживая насмешку.– Грабители. Вандалы. Вы ничего не создаете. Все, что у вас есть, вы либо украли, либо получили в дар. Корабли, технологии. Даже вашу веру.– Я так разошелся, что чуть не сплюнул князю под ноги.– Этот ваш Элу. Что такого он сделал? Прилетел на планету-могилу, встал на нее и заявил, мол, глядите, какой я крутой?– И тут я в самом деле сплюнул.– А вам еще хватает наглости звать нас крысами!
Я даже не заметил удара. Сириани Дораяика не огрызался и как-либо иначе не выдал свое движение. Одна когтистая рука просто врезала мне по лицу. Мальчик, который когда-то точно так же сорвался на отца, с лязгом цепей впечатался в песок.
Боль пришла через секунду, ослепила и обожгла левую половину лица. Горячая кровь хлынула в глаз. С трудом поднявшись на колени, я проморгался, потрогал рваные раны пальцами, внезапно посетовав на потерю двух, когда пустая часть перчатки беспомощно махнула по лицу. От боли перед глазами встала красная пелена; я нащупал пять глубоких борозд на левой щеке и подбородке. Кровь была даже во рту, и я понял, что один из когтей прорвал мне щеку.
Еще микрон, и я лишился бы глаза.
Пророку этого было недостаточно. Он пнул меня, и я опять рухнул на песок, едва не задохнувшись.
–Не святотатствуй в этом священном месте,– заявил сьельсинский повелитель свысока.– Иначе придется отрезать тебе язык. Скоро от него в любом случае не будет прока. Я оставил тебе его из любезности. Больше не провоцируй меня.
Он протянул руку в сторону ладонью вверх, чего-то ожидая. Один из стражников понял жест и подскочил к хозяину. Сириани что-то рявкнул, и сьельсин сунул ему в руку мою цепь.
Не сказав больше ни слова, Пророк повернулся и последовал за солдатами к воротам между двумя башнями богов. Я тащился за ним, кое-как умудрившись подняться на ноги. Кровь лилась из порванной щеки, острые песчинки забивались в раны, заставляя морщиться. Мои длинные волосы прилипли к лицу. Сириани шагал так широко, что мне пришлось бежать за ним вприпрыжку.
Так, должно быть, римляне таскали плененных германских вождей. Залитый кровью, я наверняка представлял собой душераздирающее зрелище. Воины Пророка маршировали по обе стороны от меня, как будто скользя над песком. Другие племена держались на почтительном расстоянии. Одни склоняли хоругви при приближении великого князя, другие улюлюкали. Приветствовали? Бросали вызов? Удивительно, но я был даже рад, что меня прикрывали колонны скахари и химеры в белых доспехах, шагавшие среди сородичей из плоти и крови. Захлебывающаяся слюной орда из тысяч сьельсинов выглядела так, будто в любой миг может переступить невидимую грань этикета и смять нас. Так же я чувствовал себя на Эринии, зажатый в колонне между молотом и наковальней.
Впереди колонна взяла вправо и уже подходила к входу в башню. Там не было ни дверей, ни опускной решетки, просто зияющий портал. Первые из солдат Сириани шагнули в него и скрылись, поднимаясь по высокой дугообразной лестнице к гигантскому «муравейнику». Я продолжал бежать за князем, воображая древних сьельсинов внутри этих залов и сумрачных галерей. Сколько здесь было этажей? На сколько тысяч миль тянулись коридоры и залы? Город-кольцо был больше крупнейшего человеческого города. Когда-то его могли населять миллионы Бледных. Теперь он опустел и вновь оживал, лишь когда кровные кланы встречались на вече.
