Первый день – никаких новостей.
Второй день – никаких новостей.
На третий день объявление вышло уже в «Ежедневной газете провинции Г.», но новостей по-прежнему не было.
Оно и неудивительно, думал Василий – странно было бы ждать весточки от трупа. Он уже не сомневался, что шансы вернуть Жун Цзиньчжэня в 701-й живым (а именно такое у него было задание) крайне невелики.
Однако на следующий день, в полдень, следственная группа в срочном порядке отправила его в уездный город М.: оттуда только что позвонили и сообщили, что видели человека, похожего на Жун Цзиньчжэня.
Человека, похожего на Жун Цзиньчжэня? Василий моментально представил, что его худшие подозрения подтвердились – такую «весточку» только от трупа и услышишь. Собираясь в дорогу, Василий, свирепый силач Василий, не выдержал и разрыдался.
М. находился в сотне километров к северу от Б., почему Жун Цзиньчжэню именно там вздумалось искать блокнот – уму непостижимо. В пути перед Василием, словно во сне, проносились картины прошлых невзгод и того, с чем ему вот-вот предстояло столкнуться; он был растерян и подавлен.
Василий только-только приехал в М. и не успел еще разыскать того, кто звонил по телефону, когда, проходя мимо местной бумажной фабрики, он вдруг обратил внимание на человека, который рылся в куче макулатуры у ворот. Человек этот и правда был примечательный; с первого взгляда становилось ясно, что он не вполне нормален, из тех, у кого не все в порядке с головой. Он был весь в грязи, босой (ступни уже почернели от холода), руки-клешни заляпаны кровью, и он раскапывал, ворошил ими бумажный мусор, выуживал из кучи старые потрепанные книжки, рваные тетрадки, тщательно изучал каждую, осматривал мутным взглядом, что-то бормотал себе под нос. Вид у него был горемычный и в то же время набожный, как у настоятеля-буддиста, который печально и мужественно ищет среди развалин храма свои священные молитвенники.
Стоял ясный зимний день, и на бедолагу лился яркий солнечный свет…
на его окровавленные руки
на его согнутые колени
на его сгорбленную спину
на его обвисшие щеки
на губы
на нос
на очки
в глаза
Василий, заметивший прежде всего дрожащие руки-клешни, мало-помалу охватывал взглядом всю фигуру этого человека, шаг за шагом приближаясь к нему, пока наконец его не узнал – это был Жун Цзиньчжэнь!
Это был Жун Цзиньчжэнь!..
С момента кражи прошло шестнадцать дней, на календаре было 13 января 1970 года (время – четыре часа после полудня).
14 января 1970 года, к вечеру, под неустанным надзором Василия Жун Цзиньчжэнь – с израненным телом, израненной душой и непостижимой тайной – вновь вернулся в скрытую от посторонних глаз крепость 701-го. На этом наша история подходит к концу.
Часть 5. Развязка
Самым удивительным из всех удивительных способов – с помощью собственного несчастья – Жун Цзиньчжэнь открыл своему соратнику причудливую тайну «Черного шифра». Такого в истории криптографии еще не бывало!
1
Конец – это еще и начало.
Я рассказал историю жизни Жун Цзиньчжэня, осталось добавить кое-какие пояснения и поведать о дальнейших событиях. Представляю вам пятую, заключительную часть.
На мой взгляд, пятая часть – словно две руки, растущие из тела, то есть из четырех предшествующих частей, одна рука прощупывает прошлое, другая тянется к будущему. Это очень старательные руки, они простираются глубоко, широко, а еще они везучие, им удалось коснуться многих ответов – некоторые из них далеки и волнующи, как разгадка тайны. Собственно говоря, притаившиеся в предыдущих главах секреты и загадки в заключительной части раскроются нам во всем своем великолепии.
Я не старался сделать пятую часть похожей на остальные ни по содержанию, ни по манере и настроению повествования, скорее наоборот, сознательно допустил определенные отклонения и перемены. Может показаться, что я бросаю вызов традиционному, привычному роману, но на самом деле я просто покоряюсь Жун Цзиньчжэню и его истории. Что интересно, как только я решил покориться, на душе у меня сразу стало легко и радостно, как будто я что-то преодолел.
Покориться не значит сдаться! Дочитав до конца, вы узнаете, что меня научили этому создатели «Черного шифра». Да, что-то я заболтался. Впрочем, такова вся «Развязка», то об одном заболтаюсь, то о другом, словно, глядя на безумие Жун Цзиньчжэня, я и сам сошел с ума.
Но вернемся к рассказу…
Кое-кто усомнился в правдивости записанной мной истории, и это первое, что подстегнуло меня взяться за последнюю часть.
Когда-то я считал, что не так уж важно, не принципиально, верит ли тебе читатель. Но эта история – совсем другое дело, ведь все это чистейшая правда. Чтобы не исказить ее первоначальный облик, я, можно сказать, шел на риск. Я спокойно мог бы дофантазировать пару-тройку деталей, отойти от фактов в угоду красочности, стройности и удобства изложения. Но меня удерживали твердое намерение и горячее стремление сохранить историю такой, какая она есть. Так что, если вы нашли в ней изъяны, помните, что в этих «недугах» виноват не я, рассказчик, а герои или даже сама жизнь. Так бывает, каждого человека порой одолевает «хворь», и он идет наперекор и логике, и здравому смыслу. Ничего не попишешь.
Еще раз подчеркну: эта история – правдивая, невыдуманная, я записал эхо прошлого, от себя добавив лишь стилистические приемы для украшения текста и некоторые необходимые детали, к примеру, имена, названия мест, а также мелочи вроде «небо было такого-то цвета» и т.д., что вполне понятно (и простительно). Возможно, где-то я слегка промахнулся с точным временем действия; в текст, естественно, не вошло то, с чего до сих пор не снят гриф секретности; порой я мог малость додумать что-то в характере героя. С другой стороны, это было неизбежно: Жун Цзиньчжэнь жил в мире собственного воображения, так, что его было не видно и не слышно, все, что он делал – взламывал шифры, но это была секретная, а значит, незаметная работа. Вот так.
Да, кстати: сложно точно сказать, где именно в уезде М. нашли Жун Цзиньчжэня, у бумажной фабрики или у типографии. И забирал его из уезда не Василий, а первое лицо 701-го, тогдашний директор отдела собственной персоной. В те дни Василий до того переволновался и устал, что слег и не мог никуда ехать. Десять лет назад господина директора не стало; впрочем, говорят, он никогда не рассказывал о тех событиях, как будто любое их упоминание было недостойно по отношению к Жун Цзиньчжэню. По слухам, его до последнего мучили угрызения совести, и даже на смертном одре он отчаянно корил себя за то, что Жун Цзиньчжэнь сошел с ума. Виновен он или нет, судить не мне, только от его укоров меня еще сильнее печалит конец этой истории.
