–Ваши материалы почти целиком основаны на слухах. Это, конечно, досадно.
–А что, разве все это неправда?– быстро спросил я.
–Не в этом дело,– покачал он головой.– Написали-то вы правду, да только… только мне кажется, вы слишком плохо представляете себе, каким был Жун Цзиньчжэнь, вот именно, слишком плохо.
Он зажег сигарету, затянулся, поразмыслил, затем поднял голову и сказал очень серьезно:
–Хотя заметки у вас пока что обрывочные и во многом основаны на слухах, они пробудили во мне много воспоминаний. Никто не знал Жун Цзиньчжэня так хорошо, как я, ну или почти никто. Хотите, я расскажу вам о нем?
Вот это да, вот это удача! Лучше нельзя было и придумать!
Так книга на тысячи и тысячи иероглифов вдруг получила шанс на жизнь.
Пока я был в 701-м, мы с господином директором не раз садились друг напротив друга, углубляясь в историю Жун Цзиньчжэня, благодаря чему в книге появились страницы с пометкой «Далее со слов директора Чжэна». Но одним этим его роль, конечно, не ограничивалась; в некотором смысле до знакомства с господином директором Жун Цзиньчжэнь оставался для меня легендой, и лишь теперь эта легенда стала неоспоримой историей, и этой перемены, этой сцепки не случилось бы, если бы не помощь господина директора. Он не только терпеливо делился со мной воспоминаниями о Жун Цзиньчжэне, но и назвал целый список людей, знавших Жун Цзиньчжэня на том или ином этапе его жизни,– правда, многие из них уже упокоились с миром.
Сейчас я очень жалею, что из-за вечных обращений «директор», «руководитель» я совершенно забыл спросить до отъезда его имя и поэтому до сих пор не знаю, как его зовут. Ему, должностному лицу секретной организации, имя было не нужно, оно часто пряталось под всевозможными кодовыми обозначениями, названиями должностей и окончательно скрывалось за хромотой, итогом его славного прошлого. Но «скрывалось» не значит не имелось вовсе, просто оно таилось под поверхностью. Я уверен, что, если бы я спросил, он непременно бы мне ответил, но его титулы сбили меня с толку, и я позабыл уточнить. Потому в этой истории он зовется то Хромым, то Хромым Чжэном, то руководителем Чжэном, начальником Тростью, директором Чжэном… В университете Н. его помнили как Хромого или как начальника подразделения, сам он обычно звал себя «начальником Тростью», а я в основном обращался к нему «руководитель» или «директор Чжэн».
3
Директор Чжэн рассказывал…
Знакомство с семьей Жун он «унаследовал» от деда по материнской линии: на второй год после Синьхайской революции его дед познакомился в театре со стариком Лилли, и вскоре эти двое стали закадычными приятелями. Чжэн вырос в дедовом доме и старика Лилли знал с самого детства. Позже, когда старик Лилли умер, дед взял внука с собой на похороны в университет Н., где тот познакомился с Лилли-младшим. Чжэну тогда исполнилось четырнадцать лет, он учился в средней школе; прекрасный студенческий городок университета Н. произвел на него неизгладимое впечатление. Окончив неполную среднюю школу, он захватил с собой табель успеваемости, отыскал Лилли-младшего и потребовал, чтобы его зачислили в старшие классы школы при университете. Так он попал в новую школу, где учителем родного языка и литературы был коммунист. Этот учитель и привлек его в партию. Когда началась война против японских захватчиков, оба они распрощались с учебниками и отправились в Яньань, вступили на долгий путь революционной борьбы.
Можно сказать, день, когда он впервые появился в университете Н., предопределил их с Жун Цзиньчжэнем будущую встречу.
Но как заметил сам директор, судьба оказалась нетороплива: лишь пятнадцать лет спустя, когда он вернулся в университет в поисках нового таланта для 701-го отдела, а заодно и навестил старого ректора, рассказал ему, кого ищет,– лишь тогда ректор в шутку посоветовал ему Жун Цзиньчжэня.
–Хотя я не мог прямо сказать ректору, для какой работы мне нужен человек, я подробно описал, какими чертами этот человек должен обладать,– говорил директор.– Поэтому когда он так ответил, я тут же насторожился: я доверяю его проницательности и хорошо его знаю. Старый ректор был не из тех, кто любит зря шутить. То, что он «пошутил», означало, что Жун Цзиньчжэнь, возможно, именно тот, кого я искал.
Так оно и оказалось. Увидевшись с Жун Цзиньчжэнем, он практически сразу остановил на нем свой выбор.
–Сами посудите: математический гений, с детства вхожий в мир снов, с глубокими познаниями и в наших, и в западных науках, как отучился в университете – погрузился в исследование тайн мозга. Он был просто создан для того, чтобы стать дешифровщиком, разве я мог остаться в стороне?
На мой вопрос, как старый ректор согласился отпустить Жун Цзиньчжэня, мой собеседник ответил, что это его с ректором секрет и он никому его не раскроет. Полагаю, дело было так: он настолько загорелся своей идеей, что пошел против правил отдела и выложил ректору всю правду, иначе с чего бы ему по сей день держать язык за зубами?
Во время наших разговоров он не раз подчеркивал: главное, что он сделал для 701-го – нашел Жун Цзиньчжэня; никто и представить не мог, что Жун Цзиньчжэня постигнет столь печальная участь. Каждый раз, упоминая об этом, он горестно качал головой и протяжно вздыхал:
Жун Цзиньчжэнь!
Жун Цзиньчжэнь!
Жун Цзиньчжэнь…
[Далее со слов директора Чжэна]
Пока не был взломан «Фиолетовый шифр», образ Жун Цзиньчжэня оставался для меня размытым, так, что не различишь толком, гений он или безумец, а вот после расшифровки «Фиолетового» этот образ обрел четкость, стал прекрасным и в то же время страшным, как затаившийся тигр. Честно говоря, я восхищался им, почитал его, но не решался к нему приближаться. Я боялся, что обожгусь, приду в ужас – я страшился его, как тигра. Да, я так скажу: в душе он и был тигром! Он рвал в клочья трудные задачи, упрямо и жадно, как тигр разрывает мясо и кости, он сжимал зубы, готовясь к смертельному броску, и как тигр молча бросался на свою добычу.
Тигр!
Царь зверей!
Властитель шифров!
Хотя я был старше, выше статусом – когда он начал работать, я уже был главой подразделения,– в душе я всегда смотрел на него, как на старшего брата, во всем был готов его слушать. Чем больше я изучал его, чем дольше его знал, тем неотвратимее я становился рабом его духа, склонялся перед ним, преклонял колени без жалоб и сожалений.
Я уже говорил, криптография не допускает появления двух одинаковых душ, одинаковые души тут все равно что бесполезный мусор. Поэтому существует еще одно неписаное правило, даже непреложный закон: один человек может создать или взломать лишь один шифр! Потому что после его душа попадает в плен его прошлого, становится непригодной. По-хорошему, Жун Цзиньчжэню не следовало браться за «Черный шифр»: его душа уже принадлежала «Фиолетовому шифру». Чтобы взломать «Черный шифр», ему пришлось бы разбить душу вдребезги и отлить ее заново.
