82
Два недуга. Первый изводит болью, второй – сновидениями. Против первого есть лекарство. Против второго тоже есть средство – но оно во сне. Исцеление от первого недуга уже близко; муки от второго только начинаются.
83
Сон, уходи!
Сон, останься!
84/85
Слушайте же: больше он не будет вычеркивать написанное, он…
[81]
…сердце волнует, что яблоня между лесными деревьями, что лилия между тернами!
[82]
86
Один из символов твоей жизни гибнет, как насекомое, пожираемое другим насекомым.
87
Клетка мечтает о птице…
[83]
88
Это тропа проторенная, и потому ее так легко различить.
89
Птица!..
90
Разве мало он боролся? Клетка ждет птицу, и пусть…
[84]
_____
Как видите, по записям, несмотря на их хаотичность и загадочность, вполне можно проследить, как росли, превращаясь в любовь, чувства Жун Цзиньчжэня к Сяо Ди,– особенно хорошо это заметно в конце. Полагаю, на страницах, которые Сяо Ди от нас скрыла, Жун Цзиньчжэнь выразил свои любовные переживания, и наверняка содержание тех страниц еще более туманно. Я ведь как-то раз спросил, есть ли в блокноте хоть одно место, где он прямо признался бы: я тебя люблю, Сяо Ди ответила, что нет. Хотя, добавила она, можно сказать, что есть: написано иначе, но смысл именно такой.
Я долго допытывался, что именно написал Жун Цзиньчжэнь, и Сяо Ди сообщила наконец нехотя, что это не его собственные слова, а цитата из Библии, последний стих четвертой главы Песни песней. Я сверился с Библией; Сяо Ди, по всей видимости, говорила об этих строках:
Поднимись ветер с севера и принесись с юга, повей на сад мой,– и польются ароматы его!– Пусть придет возлюбленный мой в сад свой и вкушает сладкие плоды его.
То, что Сяо Ди решила утаить эти записи, понять можно, хотя без них мне еще сложнее постичь суть отношений между супругами. Последняя карта не раскрыта, не рассекречена. Думаю, я не ошибусь, если скажу, что блокнот – зашифрованная книга их любви.
Я понимаю, что Жун Цзиньчжэнь представлял из себя как гений, как дешифровщик, но все, что касается его чувств – тех чувств, что возникают между мужчиной и женщиной,– по-прежнему остается для меня загадкой; казалось бы, вот она, разгадка, совсем рядом, на страницах блокнота – но и эти страницы безжалостно изъяли. Жун Цзиньчжэню будто бы не дозволено показывать миру эту сторону (свою любовь), чтобы его блистательный образ не потускнел. Возможно, такому, как Жун Цзиньчжэнь, вообще не полагается испытывать романтические, родственные или дружеские чувства. А раз не полагается, он и сам всячески пытался их изъять, а то, что он изъять не смог, изъяли за него другие. Вот так.
Сяо Ди рассказывала: на третий день после выписки из больницы, вечером, почти в самом конце рабочей смены, Жун Цзиньчжэнь пришел к ней в кабинет и, повинуясь служебному долгу, передал ей блокнот. Как цензор она была обязана просмотреть блокнот и убедиться в его целости и сохранности (вырванные или поврежденные страницы влекли за собой определенные последствия), поэтому она, также исполняя служебный долг, начала его листать. И тогда Жун Цзиньчжэнь сказал:
–Служебных тайн тут нет – только личные. Если я вам интересен, прочтите их. Я хочу, чтобы вы их прочли, и надеюсь услышать, что вы о них думаете.
По словам Сяо Ди, когда она дочитала, за окном было уже темно; в темноте она шла домой и вдруг каким-то чудесным образом оказалась у Жун Цзиньчжэня. Вообще-то она в то время жила в общежитии №38, совершенно в другой стороне от общежития специалистов, куда поселили Жун Цзиньчжэня. Оба здания стоят и по сей день, одно из красного кирпича, трехэтажное, другое – серое, в два этажа. Перед серым я сфотографировался, и сейчас, когда я гляжу на фото, мне вновь слышится голос Сяо Ди…
–Когда я вошла к нему в комнату, он ничего не сказал, не предложил мне сесть, только молча смотрел на меня. Вот так, сто́я, я и сказала ему: я прочитала блокнот. Он сказал: говорите, я слушаю. Я сказала: возьмите меня замуж. Он сказал: хорошо. Через три дня мы поженились.
Так просто, что даже похоже на легенду, невероятно!
В то время, как Сяо Ди рассказывала эту историю, лицо ее не выражало никаких эмоций: ни печали, ни радости, ни волнения, ни интереса; казалось, она вспоминает не прошлое, а всего лишь какой-то сон, и без того уже много раз пересказанный. Я никак не мог понять, что она чувствовала тогда и что чувствует теперь. Потому я набрался смелости и спросил, любит ли она Жун Цзиньчжэня. И услышал такой ответ:
–Я люблю его так, как люблю свою родину.
Потом я снова спросил:
–И вскоре после того, как вы расписались, появился «Черный шифр»?
–Да.
–И после этого он редко бывал дома?
–Да.
–И даже жалел, что женился на вас?
–Да.
–А вы жалеете?
И вдруг Сяо Ди словно очнулась ото сна и, глядя на меня широко раскрытыми глазами, взволнованно воскликнула:
–Жалею? Я родину свою люблю, разве я могу жалеть? Нет! Нет, никогда!..
Ее глаза наполнились слезами, и у меня самого защипало в носу, и захотелось заплакать.
Июль 1991, Пекин
–август 2002, Чэнду
