—Люба не жаловалась ли? Может, она боялась, обидел ее кто…
—Да никого она не боялась! Ну, бывает, полаются, но так…— подпрыгнув, будто воробышек, она уселась на один из столов, болтая ногами,— шуткуя.
—И всерьез ни разу не было?
Она нахмурилась:
—Може, какие наброды? АЛюба своя. Любушка своя!— она разревелась.— Нечего ей было в город ихать. Я все знала. Я тут же и сплю — за занавеской.
—Что же знаешь?— Я присел; платка не нашлось, вытер ей щеки ладонью. Девочка покосилась на распахнутую дверь. За ней слышался командный голос Турща.
—Краска ж есть, банка ищо. Ну ссохла, но ведь она в городе недешево стоит, чего брать? Можно было олифой развести старую,— успокоившись, она говорила рассудительно.— И лозунги мы сами. Я наловчилась, Люба меня хвалила.— Дернула плечиком.— Видать, он отправил, куда деваться.
Турщ, влетев в комнату, бросил ей: «Книги сложи!» — и повернулся ко мне:
—Вопросы культуры ставятся сейчас в центр. Деревня тянется к знанию. Главполитпросвет прислал букварь для крестьян «Наша сила — наша нива», «Агитазбуку» поэта Маяковского.— Он вынул томик из стопки, которую аккуратно складывала девчушка.— Проводим коллективные читки. Широко поставлена лекция, диспут, устные газеты!
У самой двери он передвинул с пути стопку перетянутых бечевкой томов. Я посмотрел: «Бесы», произведения писателя Толстого, религиозная литература.
—Проводим ревизию,— прокомментировал Турщ.— До революции вРяженом работали земские учителя. Была школа, при ней библиотека. Учителя выступили против большевиков. Арестованы. Кое-что из книг сгорело. Оставшиеся проверяем, вычищаем вредную литературу. Пойдемте. Посмотрите, как устроено.
—Давайте в другой раз. Нужно ехать.— Я видел, что Турщ только зря забалтывает меня, и злился.
—Я условился с лодкой. Полчаса есть,— отозвался Турщ.
Бывшую гостиную делил надвое занавес из пестрого ситца. Из затейливой розетки на потолке болталась цепь без люстры. Полы поцарапаны, но чисто.
—Здесь театр,— продолжая говорить, Турщ дернул за ситец.— Сцена. Месяц назад у нас выступила Сквозная ударная бригада. Провели «Суд над коммунистом, венчавшимся в церкви», представили пантомиму «Гимн освобожденному труду».
Турщ бойко сыпал смесью сокращений и передовиц, я улавливал «острый характер, плакаты, политпросвет».
—Подростков нам удалось привлечь. А вот в целом населением клуб плохо посещается. Зачастую наблюдаем полное отсутствие увязки.
Посмотрев на часы и поддержав Турща репликой о том, что отсутствие увязки — это полное безобразие, я напомнил о лодке. А по пути к выходу вдруг столкнулся сПсековым. Дмитрий Львович, входя в комнату, хмуро пояснил, что ведет счета коммуны.
Уходя, я задержался, заглянул на склад, в бывшие комнаты прислуги. У стены, под наброшенным мешком, нашлась пара банок с белой краской.
* * *
Турщ дожидался меня на крыльце:
—Теперь у нас запланирован месячник борьбы с религиозными суевериями.
Наша задача — разрушить темноту и фанатизм.
Черт, а я уж было решил, что агитпросвет окончен. Спускаясь с крыльца, поинтересовался:
—Рудина, кстати сказать, активно вела работу по разрушению суеверий?
—Этого сейчас вся обстановка повелительно требует. Вот взять того же попа. Он провоцирует истории о явлениях, которые мы будем изживать.
—Отец Магдарий.
—Он.— Турщ помахал, разгоняя папиросный дым. В нем явно прослеживалась смесь жеманных манер и прямо земельной мужественности. Да, зеркальце уРудиной — подарок в его вкусе.
—Спокойного времени нет. Вот еще напасть, сейчас мне нужно быть в станичном ревкоме. Разбирательство. Местные хотят выжить партию энтузиастов-краеведов. Обвиняют в том, что те якобы тревожат змея.
—Слышал уРогинского. Любопытное суеверие.
—Да нет, эти краеведы в самом деле зачем-то к нему полезли. Копают прямо по-над хребтом. Хотя я предупреждал этого не делать! Однако это, так скажем, потустороннее.— Мы шли к пристани. Турщ продолжил:— ВРяженом и в округе творятся другие дела. Вполне телесные. Главная цель, я уже говорил, боремся с контрабандой. Рядом морской порт на Азовском море.
Порт Таганрога по-прежнему принимал турецкие и другие суда. А так как новая, Советская страна производила мало предметов «буржуазной роскоши», появился «дефицит» — контрабанда процветала. Спиртное, табак, кофе привозили на заграничных судах. Само собой, нелегально. Контрабандный товар не досматривался, пошлину платить не нужно.
—При досмотре парохода «Декрет» нашли в перекинутом за борт кранце сахарный песок. Задержали турецкоподданных, оштрафовали — да и отпустили! А вот кто у них подельники на берегу?! Это вопрос. Понятно, строится просто: к судну подходит лодка, контрабанду снимают и доставляют на берег. Однако не можем поймать на горячем.
Турщ добавил, что вывозят за границу тем же способом украшения, иконы, а бывает, и оружие. Продают матросам рыбу.
У пристани нас ожидал знакомый милиционер, он пожаловался, что ночь не спал — сторожил Австрияка и отца Магдария. Хорошо, что Турщ с нами не поехал — удалось отвязаться.
* * *
На островке, по пути к церкви, я заглянул на кладбище. Шел, рассматривая надгробия, читая эпитафии. Поселения и города в этой местности моложе, чем в бывшей империи. Однако уже зацепились корнями. Фамилии все повторялись. Ограды, рыдающие ангелы, следы воды на изъеденных ветром и влагой мраморных крыльях. Наконец я нашел то, что искал. Могила Любови Рудиной выделялась светлым деревом креста, на нем были затейливо выведены цифры. За спиной послышались шаги, меня окликнул священник. Круглая шляпа, простое русское лицо, вьющаяся светлая бородка — природа его огладила, пожадничала дать прямых линий.
—Толком не познакомились — отец Магдарий Сериков.— Руки в земле, он вытер их платком, протянул ладонь.— Убираем по весне каждый год, повсюду выпалываем.
Мы пожали друг другу руки. Я еще раз извинился, что пришлось прервать погребение.
Отец Магдарий покачался на носках, потом кивнул:
—Хотите, покажу наш храм?
Он пошел по дорожке, на ходу говоря:
—Погост у нас старый. Как начали тут селиться, так и погребаем. Там вот,— он показал на заросший диким виноградом приземистый домик,— лепрозорий был. Больные с проказой содержались, из казаков и так.
Стены лепрозория съедала трава. За ними виднелась церковь. Отец Магдарий рассказывал об устройстве прихода, звонарнях и колокольне. Мы обошли храм кругом. На задках, над костром,— навешанное ведерко в пятнах воска.
—Делаем свечи,— пояснил Магдарий.
При входе он остановился, перекрестился на купола. Потянул медную ручку двери. В сереньком полумраке луч света ударил по глазам святого на темном дереве, уткнулся в желтые бумажные цветы у алтаря. Под куполом захлопотали, забились голуби. Пыль, мелкие перья полетели вниз. Остановившись, я рассматривал роспись деревянных хоров. Страшный суд. Пламя, пожирающее безучастных грешников. Красно-черный кольчатый змей, искушающий Еву, смотрел на нее как на свое отражение. В чертах змея иЕвы мне почудилось что-то знакомое.
