Он прервал меня:
—Будут! И даже не вздумайте миндальничать!— Он покачался на носках.— Я, конечно, сам виноват… И все равно! Как бы то ни было, я буду бороться, чтобы оставить находки у нас в музее!
На пристань меня провожали Рогинский с женой. С ними, как и сНахиманом, я расставался вполне по-дружески. Настойчиво еще раз напомнил фельдшеру, что их ждут в городе, в клинике. Анна была молчалива, в глухом, не по погоде платье стояла, прижавшись к руке мужа. Рогинский же, в светлом полотняном пиджаке, налегал на трость и жмурился на солнце.
—Весь день разбирал книги, вещи. Уж уговорился здесь, что мы едем!
Мимо прогрохотала телега. Прошли девушки, переговариваясь и оглядываясь на нашу компанию. Дверь почты была заперта. Тишина, окна пусты. У мостков поджидал отец Магдарий. Приподнимая шляпу и отирая лоб, он приветствовал нас: «Я проводить!»
—Едете? Ну, с богом. Что же, как и сказано было — истребили зло!
—Уж слишком сильно сказано.— Я протянул руку, священник крепко сжал ее.
—Напротив! Пусть и так, а все же победа. Времена-то сейчас такие — человек умножает зло. Меня, бывает, спросят, как же, батюшка, Бог допустил сие злодеяние? А я ведь что? Люди делают, не Он. Он повелел: не убий, не кради, но если сердце ненасытное, то человек сам творит зло. Его и винить.
Мы простились. Берег, осыпавшийся, быстро удалялся. И я не мог рассмотреть хребта змея. Чудовище прошлого отступило перед монстром настоящего — людьми.
Я получил от Рогинского письмо в мае… запамятовал, какого года. Все было недосуг распечатать. А когда наконец прочел, минуло едва ли не несколько месяцев. Фельдшер писал, что вРяженом перемены. О новом докторе. Об Анне. Письмо я не дочитал. Сунул куда-то, и так оно и затерялось.
И вРяженом я больше не бывал. Задуматься, так даже странно… Где я за все эти годы только не был!.. А там еще раз не довелось.
