Она прерывается, заметив на моем лице выражение полного непонимания.
—Не важно,— говорит сестра, снова хватаясь за карандаш.
—Нет, это звучит действительно… Я имею в виду, это очень важно, так что здорово, что ты…
Я запинаюсь, как последняя идиотка.
—Все нормально,— прерывает меня Риона.— Тебе и не нужно в это вникать. Это моя работа.
Хотя она и не произносит этого прямо, но в ее словах явно слышится, что для меня нет места в империи Гриффинов.
—Что ж, рада поболтать,— говорю я.
Риона не отвечает. Она уже снова погрузилась в работу.
Я беру еще один кусочек поджаренного бекона на дорожку.
Когда я надеваю сумку, на кухню заходит моя мать. Ее светлое каре причесано так гладко, что выглядит практически как парик, хотя я знаю, что это не так. На ней костюм от Chanel, бриллиантовое кольцо моей бабушки и часы Patek Philippe, которые мой отец подарил ей на прошлый день рождения. Все это означает, что она либо идет на заседание благотворительного совета, либо сопровождает папу на какой-нибудь деловой обед.
Отец идет следом, одетый в идеально сшитый костюм-тройку. Очки в роговой оправе придают ему солидный вид. Его седеющие волосы все еще густые и волнистые, и он выглядит красивым и подтянутым. Мои родители поженились молодыми, и им до сих пор не дашь пятидесяти, хотя именно к своему юбилею мама и получила в подарок эти часы.
Мама целует воздух вокруг меня, стараясь не смазать помаду.
—На учебу?— спрашивает она.
—Да. Статистика, потом русская литература.
—Не забудь, что вечером мы ужинаем с Фостерами.
Я сдерживаю тоскливый вздох. У Фостеров дочери-близняшки моего возраста, и они обе абсолютно ужасны.
—Мне обязательно идти?— спрашиваю я.
—Конечно,— отвечает отец.— Разве ты не хочешь повидаться с Эммой и Оливией?
—Хочу.
Нет.
—Тогда постарайся быть дома к шести,— говорит мама.
Я тащусь к машине, думая, что могло бы порадовать меня сегодня. Статистика? Нет. Ужин? Определенно, нет. Эх, я скучаю по временам, когда ездила в университет с Аидой. Этим летом она завершила свои последние курсы, а мне осталось учиться еще три года. Пока что я даже не определилась с профилем, изучая понемногу и бизнес, и психологию. Это все достаточно интересно, но не будоражит меня по-настоящему.
Правда в том, что я хочу заниматься искусством. Создавать те танцы было восхитительно, я обожала этот процесс. Мне казалось, они хороши! А потом Джексон взял все мои надежды и смял их, словно вчерашние газеты.
Возможно, он прав. Как я могу творить, когда почти не знаю настоящей жизни? Меня холили и лелеяли, сколько я себя помню. Искусство рождается в страданиях, ну, или, по меньшей мере, в приключениях. Джеку Лондону пришлось отправиться на Клондайк и потерять там из-за цинги все передние зубы, прежде чем он написал «Зов предков».
Вместо того чтобы отправиться на Клондайк, я подъезжаю к Университету Лойолы, к симпатичному кампусу, выстроенному из красного кирпича и расположенному у самой воды. Паркую свой джип и отправляюсь на занятия. Слушаю статистику, которая столь же увлекательна, как и юридические заморочки Рионы, а затем русскую литературу, которая чуть более интересна, потому что сейчас мы проходим «Доктора Живаго». Мы с мамой смотрели экранизацию уже раз девять и обе влюблены в Омара Шарифа
[13].
Это помогает мне лучше понимать происходящее, чем когда мы изучали «Отцов и детей». Возможно, я даже впервые за семестр получу «отлично».
После большой перемены я слушаю еще одну лекцию, по поведенческой психологии, и затем я, наконец, свободна. По крайней мере, до ужина.
Я возвращаюсь к джипу и отъезжаю, раздумывая над тем, успею ли заскочить на разминку в студию, прежде чем вернусь домой и приму душ. Я была бы не прочь задержаться. Все что угодно, лишь бы провести как можно меньше времени с Фостерами…
Едва я выезжаю на главную дорогу, как мой руль начинает вибрировать и дрожать. Двигатель издает ужасный скрежещущий звук, а из-под капота валит дым.
Как можно скорее я съезжаю на обочину и паркуюсь.
Я выключаю двигатель, надеясь, что машина сейчас не вспыхнет пламенем. Ей всего три года, и я получила автомобиль прямиком из салона, так что до сих пор ничего серьезнее сдувшейся шины с ним не случалось.
Я ищу телефон, думая, кому лучше позвонить — брату, кому-то из домашней прислуги или в службу спасения.
Но прежде чем я успеваю кого-то набрать, позади меня останавливается черный «Лендровер». Открывается водительская дверь, и из машины выходит крепкий мужчина с темными волосами и щетиной. Несмотря на довольно устрашающий вид, он дружелюбно спрашивает:
—Что-то с двигателем?
—Не знаю,— отвечаю я, открывая дверь и тоже выходя из машины.— Я ничего не смыслю в автомобилях. Как раз собиралась кому-нибудь позвонить.
—Дайте-ка посмотрю,— говорит он.— Возможно, я сэкономлю вам на эвакуаторе, если это легко исправить.
Я хочу сказать ему, что беспокоиться не стоит. Дым и запах стоят такие, что вряд ли мой автомобиль сам куда-то уедет. Нет никакого резона марать руки. Но мужчина уже осторожно открывает капот, стараясь не обжечь пальцы о перегретый металл.
Он откидывается назад, чтобы дым не бил прямо ему в лицо, и, дождавшись, когда тот стихнет, всматривается в двигатель.
—О, вот в чем проблема,— говорит он.— У вас заглох двигатель. Вот, смотрите.
Я не имею ни малейшего понятия, на что надо смотреть, но послушно подхожу и заглядываю внутрь, словно собираюсь внезапно познать основы механики.
—Видите?— он вытаскивает щуп, чтобы показать мне. Это я во всяком случае знаю, потому что видела, как Джек Дюпон менял масло на всех машинах в нашем гараже.
—Как могло закончиться масло?— спрашиваю я.
Всем техническим обслуживанием занимается Джек. Расходуется ли масло, если слишком много ездить по городу?
—Похоже, кто-то его слил,— говорит мужчина.— Досуха.
—Это вроде розыгрыша?— в непонимании спрашиваю я.
—Скорее уловки,— отвечает он.
Это странный ответ.
Я понимаю, что стою совсем рядом с незнакомцем, который появился в тот самый момент, когда моя машина сломалась. Словно он ехал прямо за мной, только и ожидая, когда это произойдет…
Я чувствую острый укол в руку.
Опустив взгляд, я вижу шприц, торчащий из моего тела. Его поршень вдавлен до упора. Затем я смотрю в глаза мужчины, такие темные, что кажутся почти черными — не различить, где кончается зрачок и начинается радужная оболочка. Он выжидающе смотрит на меня.
