А если я все еще в Чикаго… значит, моя семья найдет меня. В этом я уверена. Они не перестанут меня искать. Они вернут меня домой.
Эти мысли словно бабочки, порхающие у меня в животе.
Они поднимают мне настроение, пока Йонас молча ведет меня к двойным дверям и через них — в большую столовую.
Все пространство в ней занимает длинный стол, способный вместить весь королевский двор. Но он пустует, не считая единственного мужчины, сидящего во главе,— Чудовища.
Все блюда с едой составлены на том конце стола. Запеченный цыпленок, фаршированный лимоном, белое филе камбалы, тушеные овощи, свекольный салат, пышные горки картофельного пюре, политого растопленным сливочным маслом. Тонко нарезанный черный хлеб с хрустящей корочкой. Супница, наполненная грибным крем-супом. Бокалы темно-красного вина.
Стол накрыт только на двоих.
Еда не тронута. Миколай ждал меня.
На нем темно-серая рубашка с длинными рукавами, закатанными по локоть, благодаря чему видно его татуированные предплечья. Вверх по шее, словно воротник, поднимается причудливый темный рисунок. На этом фоне гладкая кожа его лица и ладоней кажется призрачно-бледной.
Мужчина напоминает мне волка с таким же недобрым выражением лица и голодом в холодных голубых глазах.
Вопреки моей воле, эти глаза притягивают меня. Я ловлю его взгляд, отвожу взор, но не могу не посмотреть в них снова. Нас только двое. Йонас ушел.
—Садись,— резко говорит Миколай.
Он указывает на место рядом с собой.
Я бы с бóльшим удовольствием села на другом конце стола.
Впрочем, спорить бесполезно — в любой момент по щелчку пальцев может появиться его телохранитель. Йонас усадит меня в любое кресло, которое Чудовище захочет. Даже привяжет при необходимости. И я никак не смогу ему помешать.
Стоит мне опустится на мягкое сиденье, как мои ноздри наполняются аппетитным ароматом горячей еды, а рот — слюной. Я почти смирилась с чувством голода, но теперь я отчаянно хочу есть, ощущая слабость и головокружение.
Это не ускользает от Миколая.
—Давай,— говорит он.
Мой язык судорожно облизывает пересохшие губы.
—Я не голодна,— неубедительно лгу я.
Миколай издает раздраженный звук.
—Не смеши меня,— бросает он.— Я знаю, что ты несколько дней ничего не ела.
Я с трудом сглатываю.
—Я не буду,— говорю я.— Мне не нужна твоя еда. Я хочу домой.
Мужчина резко смеется.
—Ты не вернешься домой,— говорит он.— Никогда.
О боже.
Нет, я не верю в это. Не могу в это поверить.
Я не останусь здесь, и я не буду есть его еду.
Мои руки лежат на коленях. От волнения я сплетаю пальцы.
—В таком случае, похоже, я буду голодать,— тихо говорю я.
Щипцами для мяса Чудовище подхватывает кусок ростбифа и кладет его себе на тарелку. Он берет нож и вилку и отрезает кусочек, а затем кладет его в рот, медленно пережевывает и глотает, пристально глядя на меня.
—Думаешь, мне есть дело до твоего голода?— спрашивает он так, словно ведет со мной дружескую беседу.— Я хочу, чтобы ты страдала, моя милая балерина. Но страдала на моих условиях. Если ты продолжишь отказываться от еды, я привяжу тебя к кровати и затолкаю тебе в глотку зонд для кормления. Ты не умрешь, пока я не решу, что пора. В идеальный момент, срежиссированный мной.
Я действительно слаба. Мой план с каждой минутой кажется мне все более глупым. Чем мне будет лучше лежать связанной в кровати? В чем смысл голодания? Я лишь теряю силы. Даже если бы мне подвернулась возможность сбежать, я была бы слишком истощена, чтобы воспользоваться ею.
Я все сильнее сжимаю пальцы вместе.
Я не хочу сдаваться. Но не знаю, что еще можно сделать. Я в ловушке и с каждым движением лишь сильнее затягиваю путы.
—Ладно,— наконец говорю я.— Я поем.
—Хорошо,— он кивает.— Начни с небольшой порции супа, чтобы тебя не вырвало.
—При одном условии,— продолжаю я.
Мужчина фыркает.
—Ты не в том положении, чтобы ставить условия.
—Оно не слишком обременительное.
Миколай ждет, что я скажу дальше. Наверное, ему просто любопытно.
—Мне скучно в комнате. Я бы хотела сходить в библиотеку и спуститься в сад. У меня на лодыжке красуется твой браслет. Здесь повсюду камеры и охрана. Я даже не буду пытаться сбежать.
Я и не жду, что он согласится. В конце концов, с чего бы? Чудовище сказал, что хочет, чтобы я страдала. Зачем ему разрешать мне развлекаться?
К моему удивлению, Миколай решает обсудить это предложение.
—Ты будешь есть, мыться и переодеваться в чистое каждый день,— говорит он.
—Да,— киваю я. Пожалуй, в этом было даже слишком много энтузиазма.
—Тогда ты можешь ходить по дому и саду. Везде, кроме западного крыла.
Я не спрашиваю, что такое западное крыло. Наверное, там расположена его комната. А может, он хранит там отрубленные головы своих жертв, вешая их на стены как охотничьи трофеи. Я бы ничему не удивилась.
—Вот,— говорит он.— Ешь.
Я подношу ложку ко рту. Это, без сомнения, самый вкусный суп, что я когда-либо пробовала. Насыщенный, маслянистый, теплый, идеально приправленный. Я хочу поднять миску и выпить его целиком.
—Не торопись,— предупреждает меня Миколай,— иначе тебя стошнит.
Съев полпорции супа, я делаю глоток вина. Оно тоже отменное, терпкое и ароматное. Но я почти не пью, и уж точно не собираюсь терять концентрацию в присутствии Чудовища, так что одним глотком и ограничиваюсь. Я не настолько глупа, чтобы поверить, будто он привел меня сюда только чтобы накормить.
Мы едим в полной тишине. Когда мы заканчиваем трапезу, еда на столе остается практически нетронутой. Я смогла осилить только суп и кусочек хлеба. Миколай поел говядины с небольшой порцией овощей. Неудивительно, что он такой худой. Может быть, ему не нравится человеческая еда. Может быть, он предпочитает пить теплую кровь.
Закончив, мужчина отодвигает тарелку и кладет подбородок на ладонь, не сводя с меня своего ледяного взгляда.
—Что ты знаешь о делах своей семьи?— спрашивает он.
Благодаря еде я было почувствовала тепло и радость, но теперь я закрываюсь снова, словно моллюск, на которого обрушилась струя холодной воды.
—Ничего,— отвечаю я, опустив ложку.— Я вообще ничего о них не знаю. Но если бы и знала, не сказала бы тебе.
—Почему?— спрашивает Миколай, и в его глазах читается веселье. По какой-то непостижимой причине он находит это забавным.
