Я нахожу палату 817 и останавливаюсь у полуоткрытой двери. Я ненадолго прислушиваюсь, как будто то, что я услышу, может подготовить меня к тому, что меня ждет внутри. Тишина. Я делаю глубокий вдох. Потом еще один.
Когда я захожу в палату, увиденное меня поражает. Эрин сидит в постели. Она выглядит как обычно, если не считать безвкусной больничной одежды вместо ее дизайнерских нарядов. Она причесалась и накрасилась. Она выглядит совершенно не так, как выглядела всего несколько часов назад. Когда я вхожу, ее лицо озаряет улыбка. Эта улыбка подтверждает, что все сказанное Джейн – правда. Только члены моей семьи так на меня смотрят. Теперь я уверена: Эрин – моя семья.
Ноги несут меня к ней так быстро, что я чуть не падаю на кровать. Я крепко обнимаю ее, что для меня несвойственно.
–Ты меня до чертиков напугала, Эрин.
Она кивает мне в плечо.
–Знаю. Прости, это, наверное, было ужасно. Это случалось только один раз, когда Гриффин был вАфрике. Я надеялась, что ты не так обо всем узнаешь.
Я отстраняюсь, но не отпускаю ее плечо.
–Узнаю что? Что у тебя эпилепсия?
Эрин вздыхает.
Я ищу в ее глазах ответ. Но не нахожу. Я хочу, чтобы она сказала, что у нее какой-то диковинный вирус, от которого у нее случился припадок, но ей дали антибиотики, и теперь ей лучше. Или что она когда-то ударилась головой, отчего у нее произошло небольшое кровоизлияние в мозг, но его теперь нашли и устранили. Но ответ, который горит внутри ее глаз, совсем другой. Он гораздо хуже.
–Что происходит? Эрин, ответь мне. Гриффин совершенно раздавлен. Так что это наверняка что-то плохое. Твой рак вернулся?
Эрин берет меня за руки.
–И да, и нет.– Она отпускает одну руку, похлопывает по кровати рядом с собой и двигается, чтобы я села рядом.– У меня опять рак, но не тот, что был раньше.
У меня перехватывает дыхание.
–О боже, Эрин! Только не это!
Я снова обнимаю ее, и слезы скатываются по моим щекам на ее волосы. Я вспоминаю все, что она рассказывала про первый раз, когда у нее был рак, и повторяю ей:
–Ты уже справлялась с этим раньше. Ты такая сильная. А в этот раз тебя будет поддерживать гораздо больше людей. Мы никуда не денемся. Можешь не сомневаться!
Эрин кивает.
–Знаю. И люблю вас за это. Но на этот раз все иначе, Скайлар.
–В каком смысле иначе?– спрашиваю я.
–Давай я расскажу все по порядку.
Эрин откидывается на подушку и устраивается поудобнее. Она держит мою руку, словно это спасательный трос.
–В школе, до того как мне поставили диагноз, я знала, что что-то не так. Были очень незначительные проявления: немножко поболит здесь, немножко – там. Но я была молода и думала, что все пройдет, и я буду жить вечно. Поэтому, когда несколько месяцев назад у меня появились похожие ощущения, я была не готова услышать, что мне придется пройти через это еще раз.
–Несколько месяцев назад?!– Я крепко зажмуриваюсь, надеясь, что все это окажется сном.– Ты знала об этом несколько месяцев и никому не сказала?
–Можно я договорю?– упрекает она меня и игриво подмигивает.
Я киваю и пожимаю ее руку.
–Через несколько недель после того, как мы узнали, что ты беременна, у меня начались головные боли. Они бывали у меня раньше, когда у меня началась менопауза, поэтому я не придала им большого значения. Потом стали происходить и другие вещи. Слабость в правой руке. Мне стало иногда сложно вспомнить какое-нибудь слово. И иногда кружилась голова.
Я прокручиваю в мозгу все случаи, когда я была с ней, но просто не обращала на все это внимания. Когда она чуть не потеряла сознание у меня на диване. Когда она не могла вспомнить какое-нибудь слово, но я решила, что это из-за алкоголя или эмоций. Когда она не могла поднять кошелек в магазине одежды для бере-менных.
–Мне надо было что-то сказать. Я все это замечала, но находила для этого другие объяснения. Прости. Если бы я тогда не смолчала, может, ты бы обратилась за помощью раньше.
Эрин качает головой:
–Нет, не обратилась бы. У меня была стадия отрицания. Даже когда симптомы усилились и я уже точно знала, что что-то не так, я пошла к врачу, только когда Гриффин уехал. Тогда у меня случился первый приступ.
Я закрываю рот рукой, чтобы сдержать рыдания.
–О боже! Мне так жаль. Я должна была быть с тобой. Я должна была быть с тобой, когда Гриффин уехал.
–Ты ни в чем не виновата, Скайлар. В любом случае Джейн была со мной, когда это случилось. Она позаботилась обо мне и убедилась, что я пошла в больницу.
–Джейн все знает?
Эрин кивает.
–Вся моя семья знает. Я взяла с них клятву, что они будут хранить молчание.
Я недоуменно хмурю брови. Потом до меня доходит, что Джейн не выглядела столь же подавленной, как я или Гриффин. Она утешала меня в часовне, хотя все должно было быть наоборот.
–Гриффин тоже не знал, да? Я только что его видела, и ни за что не поверю, что он знает об этом уже больше месяца. Почему ты ему не сказала? Почему ты не сказала мне? Я могла бы ходить с тобой на лучевую или химиотерапию, или что там еще.
Я любуюсь ее длинными густыми волосами.
–В этот раз ты хотя бы не потеряла волосы. Это уже кое-что.
–Во-первых, нет, я ничего не сказала Гриффину, он обо всем узнал только сегодня. Я так хотела. Я не хотела, чтобы он жалел меня и ходил вокруг меня на цыпочках, как в прошлый раз. Я хотела, чтобы вы сГриффином узнали об этом, только когда это станет действительно необходимо. Я не хотела вас обременять. И в этот раз не будет ни лучевой, ни химиотерапии.– Эрин прикрывает глаза и делает глубокий вдох.– Моя болезнь неизлечима, Скайлар. Я умру.
Неизлечима? Слезы бегут у меня из глаз, и я не успеваю их вытирать.
–О боже, нет!– плачу я, уткнувшись ей в плечо. Я снова обнимаю ее, словно пытаясь удержать. Удержать ее здесь, в этом мире, настолько, насколько смогу. Я обнимаю ее, пока у меня не устают руки, все это время я мысленно прошу у нее прощения за все те ужасные вещи, которые я сделала, из-за которых все это происходит.
Эрин позволяет мне плакать, пока у меня не высыхают слезы. Я тяжело дышу и икаю, потом наконец восстанавливаю дыхание. Я поднимаю взгляд, и вижу, что щеки Эрин мокры от слез.
–Расскажи мне все. Я хочу знать все. Может, можно что-то сделать.
–Ничего нельзя сделать. У меня глиобластома четвертой стадии. Это неоперабельная опухоль мозга. Смертность от нее составляет сто процентов.
Все мое тело напрягается.
–Эрин, тебе всего двадцать семь лет. Ты еще так молода. Не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать! Это случилось из-за того рака, который у тебя был раньше? Он распространился в мозг?
