Сознание вернулось к нему нескоро, и реальность была малоприятной. Он лежал на столе со связанными руками и ногами, рот был заткнут кляпом, а двое мужчин в масках деловито растапливали печку, рядом с которой лежали кочерга и несколько железных прутьев. А далее были вопросы, попытка вначале просто молчать, а потом проклинать своих мучителей и много, много боли. Периодически накатывала волна спасительного забытья, но холодная вода возвращала к реальности. Решимость и упрямство постепенно склонились перед мукой, и Кравчинский заговорил. Когда язык начинал заплетаться, то ему заливали в рот коньяк из фляжки и продолжали задавать вопросы.
Говорил только один из них, тот, что был пониже ростом, но плотный, коренастый, он производил впечатление весьма опасного человека, с которым сложно было бы справиться даже в дуэльном поединке. Впрочем, никакой дуэли быть не могло: все эти куртуазные выверты не для той тайной войны без правил, в которой завязли герои сего повествования.
–Нас не интересуют ваши сообщники убийства генерала Мезенцова, они нам известны и уже наказаны или будут наказаны в ближайшее время, как и вы. Но вот кто оплатил эту акцию– немаловажный вопрос… У вас десять пальцев на руках? Занимаясь изготовлением таких опасных веществ, все они на местах? Непорядок…
От внезапно обрушившейся боли Кравчинский взвыл…
А дальше его снова и снова ломали– физически и психологически. Окончательно пламенного революционера добили сообщением о том, что его жена носит ребенка (это была неправда) и ее тоже могут убить (тоже блеф, но всяко возможно). Тем паче что лично он именно так и поступил бы в аналогичной ситуации.
–Вы же знаете, что вчера ваша жена посетила врача Альфреда Либербаума? Ах, она вам не успела ничего рассказать, так вы спешили к мадам Кокто?
–А вы знаете, мы можем оставить вам жизнь, правда я буду обязан переломать вам руки и ноги. Это будет больно. Вы будете инвалидом, но будете жить и увидите, как ваш сын начнет ходить, например…
–Вы хотите оставить мне жизнь?
–Вы будете прекрасным образцом того, что будет с вашими коллегами в ближайшем будущем, если они не оставят попыток бороться с самодержавием. А вы им передадите это мое послание.
И тут стало ясно, что Кравчинский «поплыл». Жить! Жить! Хоть тушкой, хоть чучелом, хоть безногим или безруким инвалидом, но все-таки жить! Язык его развязался, а вопросы посыпались, как из мешка зерно:
–Имя агента?
–Куда вам переводили деньги?
–Номер счета?
–В каком банке?
–Кто еще курировал операцию?
–К кому вы должны обратиться в случае опасности?
–Имена руководителей ячеек в России?
–Кому вы должны отправлять бомбы?
–Как связаться с вашим куратором из Британии?
Имена, пароли, явки. Его спрашивали и записывали все, что он говорил. Жажда жизни делала поток слов практически непрекращающимся.
Через несколько часов, один из инквизиторов с удовлетворением закрыл тетрадь, куда записывал цифры, даты, имена и номера счетов в банке, и совершенно неожиданно для Кравчинского снял с себя маску.
–Ну что же, Сергей Михайлович, вы полностью удовлетворили моё любопытство. Кстати, я забыл представиться: генерального штаба полковник Мезенцов.
Услышав эту слишком хорошо знакомую для него фамилию, Кравчинский, коему опять заткнули рот, смог лишь замычать, прекрасно понимая, что его земной путь подходит к концу. А полковник не спешил. Он взял в руку стилет, который Сергей Михайлович привёз в Швейцарию как память об убийстве шефа жандармов генерала Мезенцова, и резким движением руки вонзил ему в живот, несколько раз провернув в ране.
Последнее, что сумел увидеть Кравчинский, как в комнату были принесены изготовленные им же бомбы и аккуратно разложены на полу подальше от печки. Затем чирканье спички и характерный запах горящего запального шнура, а через некоторое время мощный взрыв разнес по брёвнышку хижину, сарай и стёр в пыль бренные останки террориста и британского агента.
Глава семнадцатая. Прерванные каникулы полоцкого кадета
И с закваской такой, над обычной толпой
Полочане стояли высоко,
И везде был в пример, наш кадет– офицер
Его слава гремела далеко.
В. Перфильев. Песня Полоцкого кадетского корпуса
Полоцк. 18 февраля 1880 года. Сергей Мезенцов
Вспоминая о поездке в Швейцарию и свершившейся святой мести, Мезенцов даже не заметил, как подъехал к Полоцкой военной гимназии, выпускником которой он и был в далеком уже 1863 году. Впрочем, тогда это учебное заведение носило название Полоцкого кадетского корпуса, а вот в результате милютинской военной реформы 1865 года превратилось в гимназиум, о чем лично Сергей Николаевич весьма сожалел
[48]. Вообще-то начальное военное училище располагалось в трехэтажном здании, в котором ранее функционировал иезуитский коллегиум. Была какая-то ирония в том, что центр иезуитства в России стал центром подготовки ее верных защитников. Иезуиты основали тут свое учебное заведение еще во времена польского владычества, в далеком 1581 году. Тот, древний коллегиум сгорел во время большого пожара, а в 1750 году был построен красивый трехэтажный учебный корпус с католическим храмом по центру.
После запрещения папой ордена Иисуса Полоцк стал официальным центром иезуитов в России (да и во всем мире), а коллегиум оказался единственным учебным заведением новициата (подготовки кандидатов в члены ордена) в мире. Кроме одной из лучших библиотек в Белой Руси, тут располагалась довольно неплохая типография, а позже коллегиум оброс различными хозяйственными строениями, стал вести коммерцию, а в принадлежавших ему семи поселениях (фольварках) проживало более 7800 жителей. В 1812 году коллегиум указом Александра I был преобразован в академию с правами университета. Но в 1820-м иезуитов из Полоцка (да и из России-матушки) изгнали, а в 1822 году на базе академии было создано Полоцкое высшее пиарское
[49] училище, но учебное заведение иного католического ордена все равно было ориентировано на проведение политики активной полонизации и окатоличивания белорусских земель. Это не могло устроить государство Российское и послужило причиной его закрытия в 1830 году. В 1835 году государь Николай Павлович повелел открыть в Полоцке кадетский корпус для военной подготовки дворянства к действительной военной службе.
