При упоминании сего имени профессор изобразил на лице выражение гостеприимства, причём чувствовалось, что он действительно рад. Между тем полковник достал из папки большой конверт, запечатанный красной сургучной печатью Императорского Русского географического общества.
Сэр Чарльз аккуратно вскрыл конверт ножом из слоновой кости и очень внимательно, не спеша, прочитал письмо. Затем он положил его на стол и на мгновение задумался. Он просто не мог поверить такой удаче, ибо собирался сам обратиться за помощью к барону, чьё имя было хорошо известно в научных кругах и пользовалось заслуженным уважением. И лишь Всевышний мог предсказать, сколько потребуется времени, пока его письмо достигнет адресата, тем более что тот не сидел на месте, выполняя обязанности директора департамента внутренних сношений Министерства иностранных дел Российской империи. И сможет ли он уделить время и внимание выполнению этой просьбы? Но теперь всё в порядке. Барон лично обращается с ходатайством о содействии полковнику Мезенцову в его поисках на территории Шотландии. А среди джентльменов не принято оставаться в долгу. А кстати, что или кого разыскивает сей офицер? В письме об этом не сказано.
–Господин полковник,– продолжил разговор сыр Чарльз,– я охотно окажу вам всяческое содействие в ваших поисках, но позвольте поинтересоваться, в чём они состоят?
–Видите ли, господин профессор,– неспешно начал повествование Мезенцов,– мой дядя Николай начинал воевать в Крымскую кампанию, будучи поручиком и курьером у главнокомандующего русской армии, князя Меншикова. При осаде Севастополя он спас жизнь командиру Суздальского пехотного полка, Федору Ивановичу Дарагану, который до этого участвовал в сражении под Альмой. В знак признательности тот подарил спасителю палаш, оказавшийся в числе трофеев в сем кровавом сражении. Мой отец, артиллерийский штабс-капитан, был коллекционером холодного оружия. Когда он выходил в отставку, сей клинок дядя Николай преподнес в подарок своему брату.
К его удивлению, хозяин кабинета весь напрягся при этих словах и замер, внимая сказанному.
–Когда я вступил в наследство, то решил выполнить последнюю волю родителя и попытаться найти владельца этого раритета, дабы вернуть ему, судя по всему, фамильную реликвию. И в этом я очень рассчитываю на помощь тех, кто работает в этом прославленном музее, вот почему я и прибыл в Эдинбург. Кстати, у меня с собой есть и фотографии сего палаша.
И Мезенцов достал из папки пять фотоснимков. Когда сэр Чарльз взял их в свои руки, то они едва заметно, но дрожали. Вооружившись лупой, он на протяжении почти десяти минут изучал каждый дюйм изображения, боясь поверить в такой подарок судьбы. Судя по всему, это был именно тот палаш, который разыскивал его друг граф Эрролл. Наконец он положил фотографии и лупу на стол и задал вопрос:
–Господин полковник, я постараюсь вам помочь, но было бы интересно взглянуть на оригинал сего изображения. Но, видимо, палаш остался в России?
Ответ Мезенцова его окончательно добил, и почтенному профессору и рыцарю Британской империи пришлось грубейшим образом нарушить все писаные и неписаные правила этикета, действующие в этот чопорный викторианский период. Эмоции переполняли его, ему хотелось смеяться, ругаться, станцевать зажигательный шотландский танец, причем сделать это всё одновременно. Дабы окончательно не оконфузиться перед иностранным гостем, сэр Чарльз, совершенно наплевав на условности, выпил почти весь графин воды, стоящий на столике, не воспользовавшись для этого стаканом.
Мезенцов, как истинно воспитанный человек сделал вид, что он абсолютно ничего не заметил, и невозмутимо наблюдал за происходящими событиями, но под маской бесстрастности в его душе бушевал фонтан радости. Профессор явно узнал палаш, и то, что он не смог сдержать свои эмоции, говорит о многом. Во-первых, он знает владельца, во-вторых, он явно находится с ним в дружеских взаимоотношениях или же каким-то образом зависит от него. И наконец, в-третьих, скорее всего, их встреча была не так давно. Но следовало доиграть свою роль до конца, и полковник, дождавшись, когда хозяин кабинета успокоится и вновь сядет за стол, задал вопрос:
–Господин профессор, так я могу рассчитывать на ваше содействие моим поискам?
Сэр Чарльз всё-таки взял себя в руки, вновь надел на себя маску невозмутимости и выдал длинную тираду, которая состояла из комплиментов в адрес благородного русского полковника, Императорского Русского географического общества и его мудрого руководства в лице великого князя Константина Николаевича и его помощников, таких, как барон Остен-Сакен и иных лиц. Выразил свою полнейшую готовность оказать любую помощь в весьма нелёгких поисках, обещая перевернуть с ног на голову всю Шотландию и прочая, прочая, прочая. Но при этом он не забыл прозрачно намекнуть на необходимость личного осмотра палаша и перемещения его из отеля в самый надёжный сейф музея, «дабы обеспечить сохранность этого бесценного раритета».
Мезенцов и сам в совершенстве владел искусством лицедейства, что было не мудрено, ибо этого требовала специфика его работы. Малейшая ошибка могла привести к провалу задания и, скорее всего, сходу со сцены, но не в переносном смысле этого слова, а в более брутальном, то есть к смерти. А посему выражение его лица полностью соответствовало ходу переговоров, подтверждая готовность самого тесного сотрудничества с профессором.
Между тем сэр Чарльз вскользь поинтересовался у господина полковника, каким временем тот располагает, ибо поиски могут затянуться, так как предстоит длительная переписка, работа в архивах, тем паче что необходимые люди могут находиться за пределами Туманного Альбиона. И хотя он полностью уверен в успехе, но над временем властен лишь Всевышний. Мезенцов поддакивал в нужных местах, отлично понимая, что идёт тривиальный торг, и почтенный профессор ничем не отличается от барышника, набивающего цену деревенскому мерину до уровня арабского скакуна. Ничего не поделаешь, ибо времена меняются, а суть человеческая неизменна. Как верно подметил еще Петроний Арбитр: «Mundus universus exercet histrioniam»
[54], и полковник внутренне приготовился к тому, что придётся задержаться в Эдинбурге, но судьба решила по-иному. В кабинет профессора буквально ворвался секретарь и еле переводя дух выпалил:
–Сэр Чарльз, подъехала карета с гербом Уильяма Гарри Хэя, графа Эрролла-девятнадцатого. Через несколько минут он будет здесь.
Но предупреждение явно запоздало, ибо из-за неприкрытой двери уже слышались звуки шагов, которые неспешно, но при этом неумолимо приближались всё ближе и ближе. Виной сего прискорбного обстоятельства было неумеренное любопытство секретаря, за которое он, а точнее некоторые части его лица существенно страдали, начиная ещё со студенческих времен. Возможно, эта слабость была родовой чертой его семьи и передавалась вместе с фамилией, означающей дословно «кривой нос», и внешностью по наследству. А посему вместо того, чтобы прогуливаться по коридору и не мешать своему патрону вести конфиденциальный разговор, Камерон старался задерживаться возле дверей кабинета в надежде услышать что-нибудь интересное.
