Он думал ровно три минуты и сорок восемь секунд. И на его лице ни одна морщина не дрогнула, лицо словно застыло каменной маской. И вот он произнёс, решительно и чётко:
–Я с вами, государь!
Я протянул ему руку и произнёс в ответ:
–Прошу видеть во мне друга! Я буду иметь честь так считать с этого момента…
Пожав мне руку, Александр Егорович кивнул головой, подтверждая наше решение, после чего решительно раскрыл папку. Первой лежала бумажка с запиской покойного государя. Прочитав ее, Тимашев поднял на меня глаза, полные ужаса. Я в ответ пожал плечами. Увы! Экклезиаст гребаный! А никуда не денешься! Цена знаний! Придя в себя, шеф жандармов все более углубился в чтение документов…
Пильвишки. Российская империя. 22 февраля 1880 года
Княжна Екатерина Долгорукова
–Вава, как там Кати?
Екатерина Михайловна Долгорукова, в этом варианте истории так и не ставшая морганатической супругой императора Александра Второго, нервничала. И было от чего. Её отчаянный шаг был откровенной авантюрой, которую еще неизвестно как воспримут Романовы. В том, что оставшиеся в живых члены фамилии не питают к ней никаких теплых чувств, Екатерина не сомневалась. В тот день он отправил ее с детьми в Петергоф, дабы собравшимся выслушать завещание императрицы, члены семьи не наталкивались на ее особу и не доставили ей неприятные моменты своим высокомерным шипением. Так получилось, что смерть разлучила их. Теперь ей надо было подумать о себе и о детях. На третий день после Катастрофы ее навестил младший брат Алекса, Мишель. Он был вежлив, но при этом холоден. Сообщил, что как глава Государственного совета гарантирует мне и детям достойное содержание. Наверное, позаботится о том, чтобы они получили какой-нибудь громкий титул, баронов или графов… Отвратительно! От него так и веяло неприязнью… Неужели я не понимаю, что я и мои дети– угроза этому трону, который сейчас пуст?
–Катенька, не переживай, все с малышкой хорошо. Олечка и Георг тоже перенесли дорогу замечательно.
Варвара Игнатьевна Шебеко, Варенька, точнее, Вава, как называли ее домашние, была верной подругой и наперсницей княгини Екатерины Долгоруковой, фаворитки императора Александра Николаевича. Она была свидетельницей и помощницей того тайного романа, о котором знали все в империи, да и за ее пределами. Надо сказать, что помощь маленькой Кати была необходима. Три дня назад княжну посетил один господин из французского посольства. Его привела Вава. Тайно. Он предложил семье Долгоруковой укрыться во Франции. Недолго поколебавшись, княгиня приняла это предложение. Почва была подготовлена: со времени гибели любовника и государя верная подруга нашептывала ей, какой опасности они подвергаются в стране, что как только коронуют нового императора, он сделает всё, чтобы она и ее дети исчезли с лица земли, ибо нет человека, нет и проблемы. Напоминала судьбу княжны Таракановой, царя Ивана последнего, сгинувшего в каземате, из которого не вышел на волю… Это было слишком уж… не такой судьбы своим детям хотела Кати. А тут– всё готово. И поезд до станции Ковно, а оттуда на Пилвишки, откуда она должна была отправиться в небольшое поместье, скорее, даже дачу, которую ей купил государь три года назад неподалеку от Мариамполя. Вот только теперь главное– получится ли?
–Катенька, я видела его. Он подал знак. Все в порядке. Сейчас мы проедем в гостиницу, а там уже наготове экипажи, нам недалеко… и свобода… Париж… Разве ты не хочешь снова оказаться в Париже?
–Глупости говоришь, Вава… А то, что я оставила драгоценности и вещи… это ничего? Как я буду выглядеть в Париже, у меня туалетов всего ничего…
–Это и хорошо. Никто ничего не подумает. Ты едешь в свой собственный дом, в горести и печали. Ведь так?
Княжна кивнула– горести и печали было в избытке. Она искренне любила Александра, и его смерть, такая нелепая и ненужная, больно ранила ее.
–Ты молода, красива, ты еще…
–Вава! Не смей!
–Хорошо, хорошо, я не буду, я ведь переживаю за тебя…
Умненькая Варвара быстро поняла, что во всем надо знать меру, в утешении тоже.
–Я переживаю за детей. Если ничего не получится…
–То мы поедем на дачу и сделаем вид, что ничего не произошло…– Варвара пожала плечами, заметив, что Екатерина успокаивается.– Он должен появиться в десять часов. Еще пять минут потерпи. Это же военный. У них всё точно. Ах, вот он… Вижу. Он дал знак! Мы можем ехать! Скоро! Ты ничего не забыла? Отлично!
–Заметила, что меня никто на вокзале не встретил? Из городских чинов, я не говорю о губернских! Алексиса еще не положили в гроб, а я уже никто! Никто! Мне кинут какой-то жалкий пенсион! И всё! Невыносимо! Едем…
Варвара хотела заметить, что это занюханная приграничная станция, даже не Ковно. Ровно в полдень Пильвишки покинули два небольших экипажа, в которых находились две дамы, трое детей, несколько слуг. Гостиницы тут как таковой не было, назвать это убогое заведение при занюханной станции так было трудно. В условленном месте действительно были готовы экипажи, очень скоро небольшой кортеж выехал за городок, где к нему присоединились трое мужчин– вооруженных и на конях. Кортеж направился по проселочной дороге к Владиславлю, самому близкому пункту, через который княгине обещали свободно переправиться в Восточную Пруссию. К вечеру двадцать верст были преодолены, и семейство Долгоруковых оказалось за пределами Российской империи.
Сандро (великий князь Александр Михайлович)
Сегодня меня донимали доктора! Ладно бы Манассеин! Вот только матушка решила меня пропустить через мясорубку всех великих специалистов столицы. Во всяком случае, тех, до кого могла дотянуться. Я уже перестал считать, сколько раз вынужден был показывать язык серьезным и солидным господам, большинство из которых носили даже не бороды, а бородищи! Вот только фамилии их совершенно не укладывались в голове. Может быть, кого из настоящих светил науки я не приметил сегодня, увы… был настолько вымучен, что вяло сопротивлялся врачебным демаршам примерно с полчаса, потом мне уже стало все едино. Пусть только скорее оставят меня в покое! Дотошность хроноаборигенов, не вооруженных МРТ, меня порядком подкосила. В обед сумел проглотить овсяную кашку, единственное, чем мне пока что разрешили питаться. Попытался выцыганить куриное яйцо, хоть всмятку, хоть вкрутую– ан нет! От обиды плакать захотелось! Вот тебе и первый минус слияния! Остатки-то пацана стали на мои эмоции давить, эх… работать мне с этим и работать!
Правда, после обеда меня эскулапы оставили в покое. Что они матушке рассказали– не знаю, она большую часть времени проводила у Николя. Я был этим даже доволен. Хотел было попросить мои бумаги с расчётами, но решил, что это окажется перебором. А вот аппетит превратился в жор. Правда, удалось сестру милосердия разжалобить, она принесла мне тарелочку супу, довольно-таки жиденького и паровую котлетку, по запаху– рыбную! Неужели сегодня четверг? В мое время четверг был рыбным днем, и в нашей институтской столовке подавали такую вкуснющую минтаину… Эх… эта рыбка была не минтаем. Совершенно лишенная жира, была еще и жестковата, да еще и пересолена. Наверное, не с барского стола… Поблагодарив Машеньку, я всё принесенное уплёл и почувствовал себя человеком. От неё же удалось вызнать некоторые подробности вчерашнего происшествия. И про ранение папа, и про брата, которому оказали помощь, и про неизвестного офицера, который спас отцу жизнь. Его прооперировали прямо у нас, и сейчас он отлеживается в гостевой комнате. Одной из… Интересная петрушка получается. Вот, вроде при свободной продаже оружия революционеры имеют больше шансов совершить теракт, но тут, оказывается, прохожий, вооруженный чем-то короткоствольным. Может им в этом помешать! Парадокс? Не скажу. Мне сейчас о другом думать надо.
