Подмосковье. 14 декабря 2020 года
–Молодой человек! Не порите чушь, ей же больно!
–Кому ей?
–Чуши! О! Вэйз мир! Кого они набрали в этот проект! Скажите, кто ви по профильному образованию? Чтоб я так понимал, с кем я буду иметь дело!
–Математик, я закончил…
–И этот математик! Скажите, у вас тут хоть один физик имеется?
–Ну, наш начальник отдела Михаил Евграфович Надеждин, например!– нашелся молодой человек.
Генерал-лейтенант Госбезопасности Валерий Николаевич Кручинин с внутренним удовольствием наблюдал за сценкой, которая тут разыгрывалась прямо на его глазах. А происходило на его глазах знакомство ученого персонала сверхсекретного проекта «Вектор» сновым научным руководителем этого бардака Марком Соломоновичем Гольдштейном. Марк Соломонович был физиком, засекреченным до безобразия. О нём знали все, кому было надо, но и только. Даже на Диком Западе, при всей мощи их разведывательного аппарата, считали Марка Гольдштейна гениальной мистификацией ФСБ. Этот шестидесятидвухлетний уроженец Одессы поучаствовал в создании почти всех систем вооружения, основанных на новых физических принципах. При этом многие принципы он и открыл. Но поскольку они были секретны, то, как минимум, два Нобеля прошли мимо его шнобеля. Скорее, все-таки три! Ну, это так говаривал сам профессор Гольдштейн. Это был невысокий, сухощавый, немного горбатенький еврей, который был более уместен на Привозе, нежели в секретном учреждении. Тонкие губы, громадный нос, заканчивающийся серьезной такой сливой, взлохмаченные волосы, глубоко посаженные, почти что черные глаза. А вы бы видели его костюмчик! Кажется, он купил его в годы своей аспирантской юности и никогда больше не снимал. Фасон был старомоден, материал– потрепан, а привычка постоянно закладывать пальцы за жилетку, чем-то напоминающая киношного вождя пролетариата, делала сей предмет одежды каким-то безобразно лохматым. Двигался он рывками– быстро и порывисто, тон его речи был исключительно язвительный, причем всегда. Даже при разговоре с высоким начальством. И да, он был обычный гений! И мог себе это позволить! Впрочем, он мог себе позволить и сухой деловой язык, если считал, что так нужно для дела. Сейчас он аккуратно перемешивал с содержимым нужника очередного умника из отдела темпористики, ляпнувшего какую-то статистически безобидную фразу.
–Мишенька! Скажи мне тему своей докторской, ты же помнишь, как я чуть было не завалил тебе эту защиту? Ты феерически блеял уже после второго моего-таки простого, как правое яйцо, вопроса! Но на пятом справился с волнением и смог что-то выдавить из себя, похожее на человеческую рэчь!– обратился Гольдштейн к Надеждину. Тот, знакомый не понаслышке с секретным академиком, предпочитал тихо помалкивать в трубочку, но, увы, не удалось! Мина попала прямо в окоп!
–Метод вычисления суперпозиции…
–Что и трэбовалось доказать…– прервал Гольдштейн начальника отдела.– Мишенька сделал очень интэрэсную работу на грани математики и физики, но математики в ней было намного больше! Ведь так?
Надеждин обреченно кивнул головой и сел на место.
–А Сергей Митрофанович Погорельцев? У нас всё основано на его работах…– не сдавался обреченный младший научный сотрудник.
–Да-с, интерэсный вопросик задали, молодой человек… Виталий Лазаревич Гинзбург как-то вспоминал, как некий партийный чиновник с досадой говорил: «Среди великих советских физиков одни еврэи: Иоффе, Ландау, Зельдович, Харитон, Лифшиц, Кикоин, Франк, Бронштейн, Альтшуллер, Мигдал, Гинзбург… Хорошо, что есть хоть один русский– Халатников! На что ему ответили: «Да, только Исаак Маркович и остался». Так вот Сэргей Погорельцев, конечно же, не еврей, это правда. Но и физик он опять-таки наполовину. Он занимался теорией поля как физик, но вот он нашёл такой антирэсненький метод: заметим, метод был математический! И вся ваша так называемая темпористика– это в первую очередь математика! И только во вторую физика! У вас, молодой чэловэк, до сих пор матэматика– жена. А физика– любовница! А должно быть не так!
–А что важнее– жена или любовница!– не удержался тот же наглый эмэнэс.
–Ваша фамилия, молодой чэловэк?
–Младший научный сотрудник отдела темпористики Клавочкин Илья Николаевич.
–И сколько вам годков?
–Тридцать два!
–В ваши тридцать два годка надо иметь и жену, и любовницу! Надо сказать жене, что идешь к любовнице, надо сказать любовнице, что идешь к жене. А сам?..– И Гольдштейн уставился на Илью немигающим взглядом.
–А сам на чердак!– не растерялся молодой ученый.
–Правильно!– восхитился Марк Соломонович.– А сам на чердак и зубрить физику, твою мать!
Но тут по внутренней связи к генералу Кручинину пришло сообщение, после чего тот бросил научную тусовку и помчался в медицинский блок. Вместе с восторженным доктором Ласси, специалистом в неврологии, он стал наблюдать за открывшим глаза Полковниковым, который до сего дня находился в коме.
–Это чудо!– скрипел зубами от счастья профессор-невролог.– Я не верил, что эта методика даст положительный результат!
Генерал поднял вверх открытую ладонь, и доктор заткнулся. А Николай Степанович Полковников, изрядно похудевший и осунувшийся, внимательно смотрел на работающий телевизор, в котором диктор рассказывал об участившемся появлении в Московской области странных фиолетовых энергетических образований, напоминающих шаровые молнии.
Винница– Харьков, 2022
