И Петер вновь встал на колени, молитва его была искренней и горячей. Как и должно быть у истинно верующего.
Хорошо, а как же оценить тогда пассаж о совместной борьбе с социалистической заразой, если министр просвещения России написал письмо самому Карлу Марксу, предложив ему преподавать марксизм – учение о социализме в стенах университета? Обещал большую зарплату и отличные условия для его семьи в той же Казани. И гарантировал защиту от любых преследований и иммунитет от собственной полиции! Именем монарха гарантировал! Вот что интересно… Правда, Маркс струсил, письмо от русских опубликовал в газете… Его надоумил так сделать Энгельс. Говорят, что сам Карл почти согласился, но Фридрих его удержал. Что интересно, так то, что Карл Маркс совершенно недавно обналичил чек на предъявителя в Сити Бэнк, а также записался на прием к весьма известному доктору, известному своими серьезными гонорарами. С чего бы друг Энгельс так расщедрился? Или же Михаил решил купить специалистов в деле социализма, чтобы лучше изучить их теорию и как воплощать ее в жизнь. И что тогда – что он предпримет? Начнет что-то использовать или найдет какое-то противоядие? Какую идею несут в себе вот эти послания и приглашения? Что хочет русский царь? Его Манифест, с которого он официально начал свое правление, поставил лично меня, старого и прожженного киника в весьма сложное положение. Я ему не верю. Но почему-то хочется, чтобы высказанные в этом письме мысли были правдой. На что можно пойти ради укрепления позиций святой католической церкви?
Питер вызвал брата Анджея. Сикорски прибыл буквально через несколько минут, как будто ждал вызова.
–Скажи, брат мой, как твоя русская подопечная?
–Она прибыла в Париж, устроила скандал и потребовала предоставить ей помещение, соответствующее ее статусу. Первое, что она сделала, это написала письмо царю с аналогичным требованием выделить ей содержание, достаточное для ее приличной жизни. По характеру – истеричка, склонна к быстрым переменам настроения, жадная, со стервозным нравом.
–Брат мой, вы должны понимать, что такой несчастный случай с ее невенчанным супругом весьма негативно отразился на характере этой особы. Для нас важно одно – насколько она управляема, насколько хорошо сможет сыграть свою роль.
–Играть роль она умеет, большая часть ее истерик хорошо инсценированы, они имеют конкретную цель и выверенную продолжительность… а вот по поводу управляемости, тут надо работать и работать.
–Документ?
–Мы далеко продвинулись. У этой особы сохранились письма покойного царя, это сильно помогло, но еще предстоит серьезная работа с тем, чтобы сей документ стал совершенно неотличим от подлинного.
–Когда это будет готово?
–Не менее полугода, брат Петер.
–Это время у нас имеется, думаю, нам надо продолжить работать над управляемостью этой особы. Это очень важно. И еще… Никаких связей с нашим орденом быть не должно! Я считаю это важнейшим аспектом в вашей работе. Подведите к ней нашего человека, предложите лекарства от нервного истощения, мне ли учить тебя и объяснять необходимые шаги. Если кто-то вам мешает – уберите препятствия.
–Я еду в Париж завтра, брат Петер.
–Благослови тебя Господь, брат Анджей.
Ну что же… теперь надо подготовиться к аудиенции у папы, тем более что есть, что доложить понтифику. Когда идешь к его святейшеству, хорошо иметь в запасе не один вариант действий, а несколько.
И Петер Ян Бекс, генерал ордена Иисуса, задремал прямо в кресле. Годы давали знать о себе.
Глава восьмая
Лондонские страсти
Ничто не дает столько преимуществ перед другими, как способность оставаться спокойным и хладнокровным в любой ситуации.
Томас Джефферсон
Лондон, Пэлл Мэлл, 94, Карлтон-клуб.
13 марта 1880 года
Роберт Нэвилл
Устроиться работать в клуб тори, Карлтон-клуб, было непросто. Мне несказанно повезло. Я три года проработал в Джуниор Карлтон-клубе, который располагался почти напротив главного логова консерваторов, на Пэлл Мэлл, 30. Но это было место сбора молодых аристократов, моя же цель была попасть в главную резиденцию тори, ибо только тут можно было надеяться, что тебя заметят и ты станешь помощником какого-то влиятельного лица, а ведь именно они, консервативные политики, в наше время наиболее влиятельны. Мои друзья считают меня блаженным: кому нужен потомок нищих дворян из Уэльса? Но ведь меня заметил сам Генри Марчер, который и отвечает за всех слуг в клубе, он меня и пригласил работать в это самое престижное заведение Лондона. Нет, есть клубы более закрытые, более аристократичные, и чаевые там дают побольше, но по политическому влиянию… тут конкурентов нет.
Вот, мистер Генри приказал обслужить джентльменов в гостевой комнате №3. Это специальные комнаты для приема не членов клуба и ведения деловых переговоров, подслушать что-то в этих комнатах невозможно. Я быстро покатил тележку с блюдами, накрытыми крышками, в комнату, расставил все на столе, убрал лишний прибор, стараясь не рассматривать присутствующих там, впрочем, двух из них я хорошо знал: высокий, худой, с аккуратно подстриженной бородой сэр – Генри Фредерик Понсонби, личный финансовый секретарь ее величества, он всегда одет безукоризненно, многие считают его эталоном стиля; второй, постоянный посетитель Карлтон-клуба – худощавый мужчина с окладистой бородой и длинными, аккуратно приглаженными волосами, Генри Сесил Рейкс, председатель комитета путей и средств, вице-спикер Палаты общин. Этот джентльмен одевался несколько небрежно, но был уже хорошо известен, не как лидер лондонского бомонда, а как один из лидеров тори. Третий человек был гостем клуба, хотя он был одет в цивильное платье, но в нем чувствовалась военная выправка. Худощавый, с роскошными бакенбардами,– я узнал в нем адмирала Горнби, его фотография появлялась в газетах, многие считали его вторым Нельсоном. Впрочем, в нашем клубе о нем говорили как о слишком осторожном флотоводце, но хорошем дипломате. Да, слуги многое слышат, но сюда берут только людей с очень короткой памятью, например, умеющих сразу же напрочь забыть, кого видел в гостевой комнате. Сделав свое дело, я занялся прочими обязанностями, которых было достаточно, вот только не мог не заметить, что эти три господина слишком быстро оставили помещение и куда-то быстро удалились.
Так начиналось «роковое тринадцатое марта 1880 года».
Генри Понсонби
Эта встреча вызывала у меня чувство неопределенного беспокойства. Когда личный врач моего любимого покойного принца Альберта и ее величества Уильям Дженнер попросил меня выслушать одного известного адмирала, который недавно вернулся из позорно проваленной экспедиции, я был уверен, что он будет просить защиты от расследования. Единственно, меня заинтриговала просьба сэра Дженнера, новоявленного шотландского баронета, пригласить на встречу надежного человека из политиков-парламентариев. Что это могло означать? Неужели старина Горнби может потребовать парламентского расследования своего конфликта с первым лордом Адмиралтейства? Нет, это вряд ли. Поэтому в три часа пополудни я был в Карлтон-клубе, где меня уже поджидал человек, которому я всецело доверял. Генри Рейкс был не только настоящим консерватором, крепким политиком, которого ценила и сама королева, все шло к тому, что после выборов, до которых осталось три недели, ее величество предложит Рейксу членство в Государственном совете, так что мы с ним в одном статусе. Работа личного финансового секретаря королевы Виктории – серьезная должность. Так что адмиралу придется выдержать беседу с двумя весьма влиятельными в империи людьми. Ровно через три минуты появился и адмирал, он был весьма взвинчен, а что вы хотите от человека, чье имя сейчас полоскают все газеты – и консервативные, и оппозиционные? После того, как мы обменялись приветствиями, зашел слуга, который расставил заранее заказанные блюда – наличие еды, выпивки и сигар позволяет снизить накал страстей в любом разговоре. Но тут адмирал сумел удивить нас обоих:
