–Не прибедняйтесь, Абрам Витольдович, это вы как еврей бедный. А как сын польского шляхтича сумели денежку скопить немалую. Могли бы решпектабельную аптеку открыть в центре Вильно, а все и сами в хибаре, и аптека почти что в трущобах…
–Людям всюду лекарства нужны, всюду же людишки живут, жалко их, ваше благородие.
–Понял, жалостливый ты у нас. Травить людей не жалко, а так, вообще – в общем и целом жалко. Так?
–Так…
–А тетрадку долговую тоже из жалости вел? Там до копеечки кто сколько должен и за что. Это тоже из жалости?
–Так это другое. Это деньги…
–Понятно с тобой все, Абраша, пойду я, неинтересен ты мне.– И Мезенцов поднялся, взяв в руки папку со стола, подойдя к двери мимо совершенно поникшего, сгорбившегося на хлипкой табуретке аптекаря, взялся за ручку двери, после чего резко развернулся и спросил, почти шепотом:
–Жить хочешь?
–А кто ж не хочет, ваше высокоблагородие…– сквозь хлынувшие слезы пробормотал аптекарь-неудачник.
Так была создана секретная лаборатория Майрановского. Почему государь назвал это заведение именно таким образом, Сергей Николаевич не знал. Для секретности, таков был ответ. Кто такой Майрановский? Была такая еврейская семья – ничем выдающимся не выделялась. Впрочем, в ней работали только несколько человек, над каждым из которых висел смертельный приговор. Сложнее всего было с химиками-народовольцами. Не хотели они идти на службу царизму. Но к каждому подобрали ключик. Особенно запомнил Мезенцов, как он по плану государя объяснил одному самому толковому, но и самому же упрямому типу, что яды, которые они будут разрабатывать, это еще и лекарства. Тот не поверил. Тогда на сцену вышел наш Абрамчик, рассказавший, что яд кураре используется в охоте, имея парализующий мышцы эффект. Особенно сильно парализуется дыхательная мускулатура.
–Это открыли Клод Бернард и наш российский врач доктор Пеликан. А теперь прошу вас обратить внимание на стол. Предположим, что у этой собачки опухоль легкого. Или проникающее ранение и инородное тело в легком.
А дальше сам Вакаревич дал крепко привязанной к операционной собачке эфирный наркоз, и та заснула. Затем ввел в заушную вену какое-то вещество, через несколько секунд дыхание остановилось. Потом он стремительно вскрыл ей грудную клетку (шерсть на месте разреза сбрили заранее), и перед ошарашенными зрителями предстало бьющееся сердце и парализованные легкие животного. Так же быстро и ловко Абрам Витольдович перекрыл один из бронхов, пережал сосуды, его снабжающие, и дал сигнал помощнику – тот ввел в рот животного интубационную трубку и начал накачивать очень медленно воздух при помощи своеобразного мешка. Менее чем за четверть часа операция была закончена. Легкое удалено, рана зашита. А собачка стала подавать признаки жизни.
После такой демонстрации последние сомнения некоторых фигурантов, проходивших по делу народовольцев, исчезли, а государь объявил мне, что сегодня создана первая «шарашка». Историческое событие! Немного меня смутило такое слово, вообще, мне показалось, что Михаил Николаевич иногда любил издеваться над языком, странно перекручивая слова. И это не было тюремное арго, скорее, он брал иностранное слово и искажал его, встраивая в русскую речь. Но получалось сие достаточно ловко и метко. Порой – лучше и не скажешь.
А вскоре была создана еще одна шарашка. Во главе с неким Кибальчичем. Вот это был истинно твердый орешек. И попали сюда практически все «нитроглицеринщики»– труженики динамитных и нитроглицериновых лабораторий, кои были у господ народовольцев в достаточном количестве. Работали в них и барышни, которые были намного более аккуратными, нежели мужчины, а оттого им сподручнее изготавливать эти весьма капризные и опасные средства. Ну а теперь они всем скопом стали работать над изготовлением и проверкой технологий новых взрывчатых веществ. Над всеми ними висели смертные приговоры. По приказу государя излишним либерализмом военно-полевые суды не страдали. Из пятнадцати фигурантов дела о теракте в Зимнем дворце петлю получили все без исключения. И обставлено сие действо было весьма хитро: судили-то их не за убийство императора и членов его семьи, а за гибель невинных жертв покушения: солдат, обслуги дворца, и зал был набит родственниками жертв и всего лишь несколькими журналистами. Так что ни одного слова одобрения или поддержки в свой адрес сии изверги не услышали. Только проклятия! И сие было широко освещено в печати. Осудив их на смертную казнь за убийства простых подданных, суд потом им «автоматом» присовокупил оную же и за государя, и его семью. И за гибель высших государственных сановников тоже. Так что каждому по три приговора. И в газетах были напечатаны портреты и описания каждого погибшего во дворце, причем сначала – простых людей, солдат, и только потом – чиновников и Романовых.
Так возникла шарашка взрывного дела, которую назвали «Лабораторией Курчатова». Опять-таки почему, непонятно. Может быть, из-за курчавых волос Кибальчича и многих его сотоварищей? Интересная у государя все-таки логика юмора. Порой никак ее не пойму.
Как они соглашались? Каждого «ломали» индивидуально. И к каждому смогли найти ключик. Тут еще один аспект всех этих дел возник. Ведь надо будет кое-что и на людях испытывать, те же яды, например. Так тут государь предложил такой подход. Есть такие изверги, которым петля – за благо, столько натворили, что им повешение заменять опытами. А иным, на смертную казнь идущим, предлагать в добровольном порядке: впетлю или в лабораторию. И только добровольно. А кому и послабление сделать, не ему, семье его, такое стало практиковаться. Так что желающие нашлись. Чего уж там!
В итоге из пятнадцати осужденных в петле оказались девятеро. Шестеро отрабатывали в двух шарашках. Ибо толковый государь любому дерьму применение найдет. А тут далеко не дураки, только с мозгами набекрень.
Глава девятая
Кадры решают всё!
Отдайте мне кадровую политику, и я поставлю под свой контроль всю политику.
Джордж Фрост Кеннан
Санкт-Петербург. Мариинский дворец.
26 апреля 1880 года
Полковник Мезенцов
Когда я получил приглашение от государя посетить его вечером, то по привычке опытного служаки еще раз пробежал глазами список поручений и заданий, кои находились под контролем. В принципе, особой нужды в записях не требовалось, помнил все наизусть, но служба в армии быстро вколачивает в голову постулат о том, что лучше пере-, чем недо… Лица, игнорирующие сей подход, либо набивали немало синяков и шишек, либо напрочь прощались с заветной мечтой заменить приставку «обер» на долгожданную «штаб» перед словом «офицер». Как и следовало ожидать, все шло по плану, сроки соблюдались, а иногда удавалось справиться быстрее.
Сергей Николаевич захватил с собой досье на несколько кандидатур в свою службу. Государь весьма придирчиво относился к кадровым вопросам, и пока в его комиссии сотрудников было раз-два и обчелся, каждая кандидатура детально рассматривалась. По настоянию императора, с которым полковник был полностью согласен, каждый из комиссаров обязан был обладать самыми разносторонними талантами, навыками и умениями. В зависимости от конкретной ситуации один и то же человек, облаченный в гусарский мундир, смог бы вести нежный диалог на французском с графиней или баронессой, помогая при этом ей избавиться от лишних деталей туалета, а в другом случае, общаясь с подельниками на воровском арго, он должен был вскрыть сейф любым подручным инструментом, к примеру, используя обычную сапожную дратву. Такие мелочи, как умение метко стрелять, начиная от небольшого револьвера и заканчивая полевым орудием, превращать в холодное оружие все, от вилки и до фарфоровой тарелки, и победить в схватке опытного казака-пластуна, вообще не обсуждались. Они просто были обязательными. Ну и наличие хорошего образования, которое требовало подтверждения не наличием диплома, а реальными знаниями. Но и это было не самым главным: преданность, верность и готовность выполнить любой приказ, даже преступив через понятие о дворянской чести и гордости. Подлость? Шантаж?
