Накопившийся в течение года долг составлял примерно полтора миллиона крон. По мере того, как их с Данни зависимость становилась сильнее, им было все сложнее доставать деньги на покупку наркотиков. Они ни разу не встречались с тем, кто заправлял наркотрафиком, а лишь с его головорезом, который угрожал, что если они не заплатят все до последней кроны, пусть считают себя трупами. После чего Данни получила от него деньги на поездку, а также подробные инструкции того, как перевезти наркотики: как одеться, с кем встретиться в Дании, как совершить покупку. Он также передал ей чемодан для транспортировки наркотиков в Исландию. Вернувшись домой, Данни надлежало переложить весь товар в обычную спортивную сумку, а спустя два дня отнести ее в условленный бассейн в Рейкьявике и оставить в одном из шкафчиков в женской раздевалке. Ключ от шкафчика ей следовало забрать с собой и оставить в месте, указанном в инструкции. Порядок действий был предельно прост и ясен.
Ласси одолжил у одного приятеля машину и поехал в аэропорт, где испытывая всю палитру эмоций от надежды до страха, стал ожидать, когда из терминала выйдет Данни. Пассажиры плотной толпой покидали здание аэропорта – почти все они были туристами, у которых Исландия в последние годы приобретала все бóльшую популярность. Тянулись минуты, и поток людей постепенно иссякал. Ласси был как на иголках, опасаясь худшего. У него даже промелькнула мысль на все плюнуть и сделать ноги, если ситуация станет разворачиваться по негативному сценарию. Однако в следующий момент двери терминала снова распахнулись, и из него вышла очередная группа только что прибывших пассажиров. Среди них оказалась и Данни со своим чемоданом. Одета она была дорого и элегантно, как успешная бизнес-леди, которую таможенникам и в голову не придет досматривать. Ласси замер в ожидании ее сигнала. Данни едва заметным жестом велела ему не приближаться, а сама продолжала уверенной походкой двигаться в сторону парковки. Только тогда Ласси рискнул подъехать, и Данни опустилась на пассажирское сиденье возле него. Она явно пребывала на грани нервного срыва: она вся дрожала и, то заходясь в смехе, то бесконтрольно рыдая, повторяла, что больше ни за что в жизни не согласится на такую аферу.
Когда она проходила контроль безопасности в аэропорту Копенгагена, на нее даже не взглянули, в то время как она испытывала сильнейший страх. Ей стоило нечеловеческих усилий спуститься по трапу самолета и зайти в дьюти-фри, чтобы приобрести крем для лица и духи, при этом имитируя непринужденность и невозмутимость, словно она такая же пассажирка, как и все остальные. В зоне выдачи багажа она дождалась, когда из недр аэропорта выплыл ее чемодан. Сняв его с ленты, Данни пересекла зону таможенного контроля, где в тот момент не было ни единого таможенника.
Когда они с Ласси уже почти добрались до выезда на Гриндавик, она попросила его подъехать к обочине. Едва машина остановилась, Данни распахнула дверцу, и ее стошнило.
Они решили, что им лучше не созваниваться, пока она не передаст товар. Но потом бог знает почему Данни отошла от полученных указаний.
–Куда она подевалась?– прокричал в лицо Ласси один из бандитов, пнув его в голень.
–Теперь ее кто-то другой трахает. Так, Ласси?
Под действием алкоголя и наркотиков они оба зашлись в приступе глупого смеха. Ласси уловил запах у них изо рта и увидел, как они глотают какие-то таблетки.
–Разрешите я еще раз попробую до нее дозвониться,– взмолился он. Каждое слово отдавалось жуткой болью мускулов лица.– Я уверен, что она ответит.
Бандиты снова переглянулись.
–У тебя его телефон?– спросил один из них.
Второй пощупал свои карманы:
–Нет. Разве не у тебя?
Его подельник принялся в свою очередь шарить по карманам куртки, пока наконец не извлек на свет смартфон Ласси. Включив его, он воскликнул:
–Гляди-ка! Она только что отправила ему сообщение. А мы и не услышали, потому что трещал кусторез.
Прочитав сообщение, он передал телефон второму бандиту.
–Что это за хрень?– сказал тот, глядя на экран.– Она хочет отдать сумку этому кретину?
–Что она пишет?– прокряхтел Ласси.
–Хочет, чтобы ты съездил за сумкой. Но мы так не договаривались. Она что, не в состоянии делать так, как ей сказано? Идиотка!
–Куда?– простонал Ласси.– Куда мне нужно съездить за сумкой?
–В лодочный ангар в районе Нойтхоульсвик. Что за бред?..
Ласси был в полной растерянности. Он ни разу не слышал, чтобы Данни упоминала Нойтхоульсвик. Более того, он даже сомневался, что она в курсе того, что такое место существует, не говоря уже о каком-то лодочном ангаре. Он чувствовал облегчение от того, что Данни все-таки вышла на связь, но даже предположить не мог, что она задумала.
–Она отвезла сумку туда?– спросил он.
–Эта шлюха совсем рехнулась, что ли?– выпалил один из бандитов.
–Видимо, боится вас,– предположил Ласси, у которого забрезжила надежда выбраться из этого ада.– Наверняка она решила переложить все на меня. Я мог бы…
–Ты, мерзавец, отсюда никуда не денешься!– отрезал второй садист, так ударив Ласси локтем в лицо, что выбил ему резцы и сломал нос. С кровавой маской вместо лица Ласси полетел на пол.
Падая, он ударился головой о край стола и рассек себе голову. В довершение всего он стукнулся затылком об пол и больше не двигался.
–Сдох?
–Как же!– ответил своему подельнику один из отморозков, пнув по неподвижному телу.
–Ты его прикончил!
–Кто, я?!
–Да, ты, недоносок!
21
Конрауд услышал стук в дверь и бросил озадаченный взгляд на часы. В первый момент он подумал, что ему это всего лишь послышалось, поэтому он продолжал сидеть. Однако стук возобновился – на этот раз настойчивее. Предположив, что это сестра, которой уже не впервые приходило в голову заявиться к нему в столь поздний час, он поднялся и пошел открывать. Несмотря на время, он как раз собирался позвонить Эйглоу, поэтому немало удивился, обнаружив, что на пороге стоит она собственной персоной.
–Я ведь тебя не разбудила?– спросила Эйглоу.
–Нет, что ты. Я, кстати, как раз думал о тебе,– сказал Конрауд, проводя гостью в дом.
При виде Эйглоу он испытал облегчение: мысли об их размолвке не давали ему покоя, и он ломал голову над тем, какой бы выдумать предлог, чтобы с ней помириться. Теперь же надобность во всяких ухищрениях отпала сама собой.
Эйглоу в гостях у Конрауда оказалась впервые, поэтому прежде чем войти в гостиную, она несколько секунд смущенно переминалась с ноги на ногу в прихожей. Ей было известно, что Конрауд вдовец, и, окинув комнату взглядом, она оценила его старания содержать дом в порядке, хотя, разумеется, зашла она совсем не с целью проверить, как он блюдет чистоту,– тем более что в помещении было довольно темно: единственным источником света служила свисавшая над столом лампочка в абажуре. Она мягко освещала бумаги, которые занимали всю поверхность столешницы. Глядя на них, Эйглоу вспомнила рассказ Конрауда об архиве его отца. Однако первое, что бросалось в глаза в этой гостиной, был черно-белый фотопортрет молодоженов на крыльце церкви – судя по всему, Хаутейгскиркья, построенной в середине прошлого века поблизости от центра Рейкьявика. Фотография стояла на низеньком столике, который, видимо, передавался в семье по наследству, ну или был приобретен в антикварном магазине. Рядом со столиком располагалось кожаное кресло, из тех что нередко являлись частью интерьера в домах молодоженов в семидесятые годы. В воздухе плавал запах сигаретного дыма, к которому примешивался более приятный аромат, будто в комнате только что потушили свечи. Из радиоприемника доносилась мелодия одного старого шлягера, который был хорошо знаком Эйглоу.
