Марта посчитала, что наступил момент перейти к главному.
–Похоже, Данни намеревалась опубликовать в Интернете некий компромат. Вы были в курсе этого?
Женщина покачала головой.
Тогда Марта решила высказаться предельно ясно:
–Мы предположили – да и до сих пор не отказываемся от этой гипотезы – что компромат касается дилеров, которые привлекли девушку к незаконному ввозу наркотиков.
Бабушка Данни смотрела на Марту непонимающим взглядом.
–Я решила порасспросить на эту тему Ласси, который в данный момент лежит в клинике в Фоссвогюре, и он дал мне понять, что имевшийся у Данни компромат, никак не касается контрабанды наркотиков. У вас нет каких-либо соображений по поводу того, чего он может касаться?
–Нет…– неуверенно протянула женщина, будто не до конца уловила, о чем ее спрашивают.
–А вот Ласси утверждает, что вам все известно.
–Что все?
–Тот самый секрет, что Данни намеревалась распространить в Сети.
–Даже не знаю, на что вы намекаете,– покачала головой женщина.– У меня нет ни малейшего представления ни о каких секретах.
–Если вдруг вам все-таки что-нибудь придет в голову, будьте любезны, свяжитесь со мной. Мой номер у вас есть.
–Да, безусловно.
Марта дружелюбно улыбнулась и, попрощавшись с женщиной, направилась к двери: то, что можно было сделать на данный момент, она сделала, и теперь оставалось лишь наблюдать за тем, как будут развиваться события.
–Фрёкен
[17],– окликнула ее хозяйка, будто обращалась к официантке в перворазрядном ресторане.
Марта обернулась.
–Я только хотела сказать, что Данни была идеальной внучкой: всегда ласковая, веселая, остроумная. Она обладала живым воображением и… В общем, она была настоящим сокровищем. Как и ее мама. О чем я жалею, так это о том, что не сделала больше, чтобы помочь ей, прежде чем… прежде чем все так обернулось.
Марта кивнула и вышла на улицу с ощущением того, что ее визит был не напрасным.
После того как женщина из полиции ушла, бабушка Данни еще некоторое время сидела у телефона, а потом наконец решилась набрать номер. В трубке послышались длинные гудки ожидания.
–У нас только что была полиция,– сказала она в смятении, как только ей ответили.– У них появилась какая-то новая информация. Вроде как Данни собиралась опубликовать что-то в Интернете. Ты не знаешь, о чем речь?
Ровный голос на другом конце провода посоветовал ей не волноваться, а спокойно объяснить, в чем дело.
–Ее парень… Этот Ласси. Он все знает. Данни рассказала ему. Как только он придет в себя, он все расскажет полиции. Даже не сомневайся. И о том, что мы знали, тоже расскажет. И о том, что я знала…
–Я кладу трубку. Созвонимся попозже, когда ты успокоишься.
–Может, речь как раз об этом… о том, как все началось?.. Может, Данни это и хотела опубликовать?
Голос в трубке снова призвал ее к спокойствию и заверил, что все будет в порядке.
–Но тебе-то это было известно? Тебе было известно, что она собирается все опубликовать в Сети?
Ответа не последовало.
–Скажи мне, что тебе ничего не было известно! Скажи мне это!
В голосе на другом конце провода внезапно послышалась злоба, и он зазвучал на полтона выше.
–Перестань мне выговаривать,– сказала тогда женщина.– Слышишь? Перестань немедленно! Перестань!.. Бога ради, перестань…– повторяла она сквозь слезы. А потом в ярости бросила трубку.
47
Агрессии Эймюндюр не проявлял, поэтому из камеры в допросную полицейского управления на Квервисгата его привели без наручников. Исходивший от него запах свидетельствовал о том, что он не мылся и не переодевался несколько дней к ряду. На нем были дырявые джинсы, рыбацкий свитер и замызганное пальто. В момент задержания он напялил на голову шерстяную шапку, и теперь она лежала у него в кармане. Всю ночь он просидел на нарах, насвистывая мелодию Элвиса Пресли. По словам дежурного полицейского, это был «Отель разбитых сердец».
Ожидая Эймюндюра в допросной, Конрауд испытывал раздражение от того, что ему приходится идти на поводу у такого подонка,– будь его воля, он бы ни за что не стал с ним разговаривать. Однако речь шла о том, чтобы получить дополнительные сведения о Нанне, а Эймюндюр являлся одним из немногих людей, кто мог их сообщить. Когда тот вошел в допросную, Конрауд заметил, что свитер, который выглядывал у него из рукава пальто, был испачкан кровью. По словам Марты, жертве предстояло долгое восстановление: Эймюндюр не жалел кулаков, когда бил ее по лицу. Несчастной женщине диагностировали сотрясение мозга, перелом челюсти и скулы и сильнейшее кровоизлияние в правый глаз, которое могло привести к потере зрения. Он выбил ей четыре зуба, два из которых застряли у него в рукаве свитера.
Эймюндюр опустился на стул напротив Конрауда, а сопровождавший его конвоир остался стоять за дверью.
–Вам получше?– спросил Конрауд. Он испытывал жгучий стыд от того, что не сумел убедить соседку Эймюндюра вести себя осмотрительнее, хотя и понимал, что в этой ситуации от него мало что зависело. Теперь он находился с этим человеком один на один, но страха не испытывал: он накопил достаточно опыта, чтобы понимать, что тот, кто поднимает руку на женщину,– это не мужчина.
–В смысле?– отозвался Эймюндюр.
–В смысле, напав на беззащитную женщину и избив ее до полусмерти, вы, должно быть, чувствуете себя получше… Должно быть, вы чувствуете себя… настоящим мужиком.
–Думайте, как хотите.
–И что же она вам такого сделала?
–Действовала мне на нервы,– сказал Эймюндюр.
–А кто вам не действует на нервы?
–Эта глупая гусыня совала нос не в свое дело.
–Вот оно что? Единственная глупость, которую она совершила, была в том, что она сняла комнату на одном этаже с таким дикарем, как вы.
–Вы ее не знаете.
–Да и вы тоже. Ладно, зачем вам понадобилось со мной встречаться?
–А вы зачем приходили с вопросами о Нанне?
–Я вам уже это говорил. Как вам еще объяснить?.. Скажите-ка мне лучше, почему вы не явились на работу на следующий день после смерти девочки?
Эймюндюр совсем не ожидал этого вопроса:
–В смысле?
–В прямом! Почему вы не пошли на работу на следующий день после того, как Нанна умерла?
–А с чего вы это взяли?
–Со слов вашего отца. Он заезжал за вами на работу, но вас там не оказалось. Почему? Где вы находились?
–Со слов моего отца?
