Мужчина уже успел убрать от лица маску, но теперь снова прижал ее к носу и рту и принялся вдыхать кислород. С минуту они оба молчали. Мужчина не удостаивал Конрауда взглядом, и тишину нарушало лишь его затрудненное дыхание. Потом он снова опустил маску, и Конрауду было достаточно посмотреть ему в лицо, чтобы понять, каким будет его следующий вопрос.
–Что он ей сделал?
–Неважно,– сказал Конрауд.– Может, и ничего. А почему вы спросили? У вас есть основания полагать, что он ей что-то сделал?
–Разумеется, иначе бы вы не пришли со своими расспросами. Он ее убил?
Конрауд предпочел не отвечать. Он даже начал жалеть, что пришел сюда. В довершение всего он почувствовал легкое недомогание, возможно, по причине отвратительного запаха, который бог знает откуда пробивался.
Мужчина наклонился вперед, и в его опустошенном взгляде вдруг промелькнула искра жизни.
–Но сначала он ее изнасиловал, верно?
–Я же сказал, что это неважно.
–Значит, это он и сделал?
–Вы пытаетесь сделать такой вывод из того, что я говорю?
–Как?
–Что как?
–Как над ней надругались?
Конрауд поморщился.
–Я даже не заикнулся о том, что она подвергалась насилию,– ответил он, стараясь сохранять спокойствие.– Итак, вам известно, что это за человек? Вы можете назвать его имя? Если нет, я немедленно уйду и оставлю вас здесь помирать.
Несколько мгновений мужчина смотрел на Конрауда неподвижным взглядом, а потом откинулся на спинку кресла.
–Ну хорошо,– еле слышно сказал он.– Будь по-вашему. Простите, но я давно не принимал… гостей.
–В каком смысле «будь по-моему»?
–Расскажите мне о ее матери.– Дыхание мужчины стало ровнее. Кислородная маска лежала у него на коленях, веки медленно опустились на выцветшие глаза – казалось, что он засыпает.
–О матери девочки?
–Да. Что у нее была за жизнь?
–Она жила на Скоулавёрдюхольте, в бараке под номером 9, и работала в Национальной клинике.
–На какой должности?
–В столовой.
–В столовой,– эхом повторил мужчина.– Она была замужем?
–Сожительствовала с человеком, о котором мало что известно. У него был сын, который до сих пор жив. Его зовут Эймюндюр.
–Та женщина долго работала в клинике?
–Не знаю точно. Некоторое время работала.
–А тот хромоногий приходил к ним в барак?
–Один раз наверняка приходил, а может, и больше. Но кто же это был? Как его звали? Вам это известно?
–А насчет этого Эймюндюра что скажете?
–Бывший моряк, ходил на торговых судах. Одиночка и изверг.
–Изверг? В каком смысле?
–Сейчас он как раз сидит на нарах за рукоприкладство.
–Он что, женщин избивает?
–Да.
–Беззащитных?
–Да.
–И насилует их?
–Нет. Мне, по крайней мере, об этом неизвестно.
–А какие у него были отношения с девочкой?
–По его словам, никаких: он с ней почти не виделся.
–Он был старше ее?
–Да, ему было шестнадцать.
–И вы ему верите?
–Я уже не знаю, кому мне верить.
–А что насчет отчима?
–О нем почти ничего не известно,– покачал головой Конрауд.
–Смерть девочки расследовали?
–Да.
–И кто вел расследование?
–Некий Никюлаус.
–А, святой Николай,– просипел мужчина.– А когда мать ходила на работу в клинику, она и дочку с собой брала?
–Не знаю, но полагаю, такое случалось. А почему вы спрашиваете?
–Ей там хорошо работалось?
–Думаю, да. По крайней мере, противоречащих этому сведений у меня нет.
–Она и в ночную смену выходила?
–Понятия не имею.
–А девочка была здорова?
–Вроде да.
–А она… была половозрелая?
–Вероятно.
–В двенадцать лет?
–Доподлинно это не известно. Но Никюлаус… А почему вы назвали его святой Николай?
–Это был на редкость мерзкий тип. Продажный. Стоило дать ему на лапу, и можно было ни о чем не беспокоиться. А скажите, когда мать брала девочку с собой на работу… та не противилась? Или ей было все равно? Как она себя вела?
–Понятия не имею,– покачал головой Конрауд. Он чувствовал себя не в своей тарелке, будто оказался на допросе, однако полагал, что разумнее не игнорировать вопросы этого человека.– Я даже не уверен, что мать водила ее с собой на работу.
–А на вас, я смотрю, где сядешь, там и слезешь…
–А вы думаете, почему я оказался в этой вашей конуре?– не сдержался Конрауд.– Полагаете, что я от нечего делать заглянул к вам в гости? Мне нужна информация!
Мужчина, казалось, даже не услышал его тирады.
–Знаете, Конрауд, а я ведь помню вашего отца,– промолвил он, чуть приподняв веки.– Малоприятный был человек. Не меньше вашего. Какие у вас были отношения?
–Так вы скажете мне, кто был тот тип, который…
–Он был хорошим отцом?
Конрауд промолчал.
–Ласково со своим сыночком обходился?
–Еще раз: вам знаком тот человек, о котором я спрашиваю?
–У вас ведь и сестра младшая есть, верно?
На мгновение Конрауд подумал, что ослышался.
–Прелестница, что иногда оставалась дома вдвоем с папашей.
Конрауд расправил плечи.
–Ну все, с меня этого бреда довольно.
–Что, на больную мозоль я вам наступил?– Он опять стал задыхаться, и, ухватившись за свою маску, накрыл ей нос и рот.– Я даже как-то заходил к вам в цокольный этаж. Я вам этого не рассказывал, Конрауд?
–Заткнись!
–Ее вроде Элисабет звали, правильно? Ну чистая нимфа. А ваш папуля ее Бетой называл, верно я говорю?
–Пошел ты!
У Конрауда зачесались кулаки: он чувствовал, что если немедленно не покинет эту халупу, то набросится на ее хозяина, сорвет кислородную маску с его физиономии, засунет ее в его поганую глотку и насладится видом того, как эта тварь задохнется. Ему, конечно, требовалась информация, но не ценой того, чтобы позволять этому змею выпускать свой яд.
–Девчонка понесла, так? Поэтому она и ходила с матерью в клинику. Кто-то ее обрюхатил, так ведь?
