Что сие значило, фон Штраубе не знал, так же, как Не всегда он умел распознать истину за другими своими наитиями. Лишь то, которое было связано с императором, отчего-то не вызывало у него сомнений.
Он незаметно встряхнул головой, и видение с окровавленным париком исчезло.
Комтур между тем, видя неинтерес государя к тайным ловушкам, продолжал:
—Имеются у Ордена, конечно же, и иные тайны, которые, впрочем, весьма и весьма запутаны, оттого требуют долгих пояснений…
Ну если долгих, тогда не сейчас,— к явному облегчению комтура и отца Иеронима, молвил император.— Мы еще, полагаю так, вскорости вернемся к этому.— Он перевел взгляд на фон Штраубе.— И с вами, рыцарь столь благородного рода, мне небезынтересно будет со временем побеседовать… Однако же,— прибавил он,— сейчас, за важными государственными делами ибо новый магистр ваш еще, увы, и владыка земной, оттого обременен делами мирскими вынужден буду, мои славные рыцари…
Хвала Создателю, обратно ехали в крытой карете, а не срамились на весь Санкт-Петербург в этой комедиантской повозке, в которой уже отпала всякая нужда.
—Сын мой,— обращаясь к фон Штраубе, сказал граф Литта, когда они отъехали от дворца,— мне показалось, что вы что-то такое увидели…
Рыцарю подумалось, что комтур догадался о видении с окровавленным париком гвардейца — именно сие никак не отпускало молодого барона, ибо слишком было близко. Однако нет, комтура интересовало другое, чуть более отдаленное.
—Вы так смотрели на императора в какую-то минуту…— продолжал он.— По-моему, вы увидели что-то такое… Не раскроетесь ли?
—По-моему…— проговорил фон Штраубе.— Во всяком случае, мне так показалось… Императора скоро… и даже весьма скоро… самым жестоким образом убьют…
В карете послышался металлический шелест — это вздрогнули в своих жестянках братья Пьер и Жак. Комтур тоже вздрогнул и на минуту-другую притих. Потом, вздохнув, произнес все-таки:
—Ах, сын мой, я жалею, что вас об этом спросил… Если бы я только знал ваш ответ!.. Что ж, пускай будет нам обоим наука: мне что не всегда надо проявлять излишнее любопытство, а вам — что не на все вопросы надо давать столь прямой ответ. Постарайтесь, мой сын, об этом забыть. И чем быстрее вы это сделаете, тем, право, лучше.
И только отец Иероним, будто ничего такого не слышал, знай вглядывался бельмами в свою темноту, что-то почти беззвучно себе под нос нашептывая. Лишь фон Штраубе, обладавший тонким слухом, смог разобрать в его шепоте латинские слова — это были те же самые, что он уже слышал от слепца по дороге во дворец:
—Peccavi, Dei! Sic, peccavi!…
[20] — И в каком таком грехе он каялся, могло быть ведомо лишь одному тому, к кому он обращался.
Остальные ехали молча и после неосторожных слов фон Штраубе стараясь не смотреть друг на друга.
Глава IV
Покушение.
Фон Штраубе и комтур наносят визиты, а по ходу дела молодой барон узнаёт о людском пороке несколько больше, чем знал до того
Первым на пути был небогатый дом, где снимали себе весьма убогое жилье орденские братья Жак и Пьер. Карета приостановилась, чтобы их выпустить, и они, громыхая жестью, дрожа в этих комедиантских доспехах от холода, быстро устремились к дверям.
Через квартал располагался дом, где жил отец Иероним. Здесь карета тоже остановилась. Фон Штраубе хотел было вылезти вслед за слепцом, чтобы помочь ему найти вход, но слепой жестом дал ему знак оставаться на месте, а сам без всяких поводырей, ничуть не сбившись, зашагал в нужном направлении, будто в самом деле кто-то иной, незримый указывал ему верный путь.
Теперь, когда фон Штраубе и граф Литта оставались в карете вдвоем, комтур решился сказать:
—Не перестаю раскаиваться, сын мой, что давеча спросил вас. Подобные вещи, поверьте мне, никогда не следует произносить вслух.
—Но ведь тут не было никого, кроме орденских братьев,— возразил фон Штраубе.
—Да, оно так,— согласился Литта,— но существуют слова, которые не стоит даже воздуху доверять.
—Но уж воздух-то никому не донесет,— попытался возразить фон Штраубе, однако же граф пожал плечами:
—Кто его знает, здешний воздух… Кроме того, на козлах сидит кучер, а мимо проезжают экипажи…
—Но кучер далеко, а проезжающие экипажи… Не хотите же вы сказать, что из них кто-нибудь способен услышать разговор, происходящий в чужой карете?
И снова комтур плечами пожал:
—Не знаю, не знаю… В этой стране (а я тут живу, как вы знаете, уже немало) у людей какой-то особый слух. Иной раз мне кажется, что тут умеют слышать даже мысли. Во всяком случае, граф Пален каким-то образом о них узнаёт. Посему здесь надо быть вдвойне, втройне осторожным, о любой малейшей неосторожности можно весьма и весьма пожалеть. И языки тут умеют развязывать — вы даже представить не можете как… Впрочем, вы уже приехали. Полагаю, мы еще продолжим этот разговор.
Карета остановилась возле дома, принадлежавшего лекарю Мюллеру где проживал фон Штраубе, как раз в тот момент, когда к подъезду подходил конногвардейский офицер, поручик Спирин, который жил здесь, в мюллеровском доме, так же как и барон, во втором этаже.
У подъезда вышла некоторая заминка: и фон Штраубе, и Спирин пытались в знак уважения пропустить другого впереди себя. Все же Спирин, поскольку был в несколько больших летах, уступил и вошел первым.
И тут…
Что произошло, фон Штраубе понял чуть позже. А в первый миг лишь услыхал грохот и увидел, как поручик, едва открыв дверь, свалился, точно подкошенный. Из его проломленной головы фонтаном била кровь, и белый парик Спирина мигом сделался красным. Рядом в быстро набежавшей красной луже валялась его треуголка.
Все было в точности, как в том видении, что снизошло на барона во дворце.
Фон Штраубе бросился к нему, но первого же прикосновения к пульсу было довольно, чтобы понять, что поручик мгновенно, не успев издать даже стон, отошел в мир иной и звать кого-либо на помощь уже не имеет смысла. Рядом с телом поручика лежало и то, что вызвало его столь стремительную смерть. Это была обвязанная веревками большая каменная балка, при открывании двери свалившаяся с потолка. Балку привязали особым образом так, чтобы дверь, открывшись, неминуемо вызвала ее падение.
То было убийство, безусловно убийство! Причем убить намеревались вовсе не Спирина, а его, фон Штраубе, и только поручик да случай, точнее ТОТ, КТО РАСПОРЯЖАЕТСЯ СЛУЧАЕМ, спас его от неминуемой смерти.
Ибо убивать таким способом…
О, уж он-то знал, где единственно умели подобным способом убивать!..
