Слушавший его внимательно фон Штраубе вынужден был согласиться:
—При подобных обстоятельствах заговор должен был созреть уже давно.
—И это понятно не вам одному,— подхватил комтур.— Это понимают здесь все! Оттого в воздухе и растворено столько шпионов… Но и заговорщики соблюдать секретность умеют. Насчет каждого из них у государя имеются лишь смутные подозрения и более ничего. Так что это, пожалуй, самый странный заговор в мире: всем известно, что он есть, ибо его, как я уже говорил, не может не быть, а вот кто в нем замешан — неведомо. Это несмотря на Тайную экспедицию, на карликов, умеющих прятаться в воздухе. Я, конечно, разумею тех, кто действенно замешан, ибо в смысле настроения замешаны все. Общий их девиз: «Скоро это все лопнет!». И когда государь применяет крайние меры — лишает дворянских титулов, сечет, отправляет в Сибирь,— он делает это всегда по отношению к виновным, ибо, хоть и в разной мере, но все тут участники заговора.
—А государь догадывается об этом?— спросил фон Штраубе, пораженный тем, что услыхал.
—В какой-то мере — да,— сказал граф.— Но в своей битве с дворянством он успел зайти столь далеко, что уже не в силах поворотить назад. Он чувствует, что остался почти один среди ненавидящего окружения. Не зря его излюбленный персонаж — принц Гамлет из трагедии Шекспира. Точно так же его зовет к мщению тень отца, убиенного собственной супругой, матушкой Павла; точно так же он в одиночку каждодневно принимает бой, конечный исход коего предрешен; точно так же в этой безнадежной баталии он принимается всеми за умалишенного. И точно так же знает, что в этом враждебном Эльсиноре судьба его уже взвешена.
Некоторое время фон Штраубе молча обдумывал услышанное, наконец сказал:
—Все это удивительно и страшно; однако при всей том я решительно не понимаю, зачем понадобилось убивать меня, если вы ищете причину покушения в этой стороне, в тех моих словах о мрачном видении. А главное — кому сие могло понадобиться? Императору?
—О нет, только не ему!— отозвался Литта.— Мрачных пророчеств на свой счет император наслышан с лихвою. В крайнем случае вас бы сгноили в остроге, как поступили уже со многими прорицателями.
—В таком случае, вы полагаете, это могли быть заговорщики?
—Сие, по-моему, ближе к истине.
—Тогда и Тайная экспедиция со своими шпионами-карликами служит им?
—Во-первых, я и этого не исключаю,— сказал граф.— Ведь и в Тайной экспедиции служат те же самые дворяне, а стало быть, априори участники заговора. А во-вторых, дались вам в самом деле эти карлики! Я просто привел вам один пример. Искусство подслушивания ничуть не менее древнее, чем искусство убивать, и за тысячи лет накопило ничуть не меньший опыт. Существует великое множество способов, сын мой, у меня имеется один любопытный трактат на эту тему, и если вы изъявите желание…
Фон Штраубе его перебил:
—Но в таком случае, мой комтур, я уж и вовсе не вижу в покушении на меня никакого смысла! Заговор существует — это, как вы говорите, и без меня тут знают все. Имена заговорщиков я не знаю и не мог бы знать, ибо о существовании самого заговора лишь только что услыхал от вас. Пророчества, не подкрепленные знанием имен, даже самого императора, судя по вашим словам, не сильно интересуют. И если я что-то и сказал о заговоре, то все равно какой же тогда, скажите, в этом покушении смысл?
—А разве вы там, в карете, хоть словом обмолвились о заговоре?— слегка улыбнулся комтур.— Да и как вы могли о нем обмолвиться, если только-только о нем узнали?.. Попытайтесь-ка повторить свои подлинные слова.
—Я, кажется, сказал…— напряг память фон Штраубе.— Да, я сказал, что императора скоро убьют, причем убьют самым жестоким образом.
—Sic!
[23] — воскликнул граф.— Да, как и было вами речено! И как раз это — самое опасное для заговорщиков! Как раз этого-то вам и не стоило произносить вслух!
Снова фон Штраубе ничего не понимал.
—Но разве заговор не предполагает как цель свержение и убийство?— спросил он.
—Однако вы изволили назвать сразу две цели,— снова же улыбнулся граф.
—А что же, заговорщики могут ставить целью только свержение, но не убийство?— удивился рыцарь.
—О, разумеется, они желают его именно убить,— продолжал улыбаться Литта.— И не сомневаюсь, они его когда-нибудь наверняка убьют. И об этом, могу вас уверить, заранее знают они все. Кроме…— При последнем слове лицо комтура сделалось серьезным!
—Кроме?..— повторил за ним фон Штраубе.
Граф сперва огляделся по сторонам и затем произнес полушепотом:
—Кроме главного заговорщика…
—И кто же он?— непроизвольно также перейдя на полушепот, спросил фон Штраубе.— Вы знаете его?
—Нет, я не знаю,— сказал комтур.— Но вся наука логики подсказывает мне, что лишь это лицо и должно таковым быть. Точнее, не может не быть таковым! И узнай ОНО об убийстве, а не об одном лишь свержении, заговору конец, да и всем заговорщикам тоже.
—Но кто оно, кто, это «лицо»?!— забывшись, воскликнул фон Штраубе.
—Тсс!..— Комтур приложил палец к губам и окинул взором воздух вокруг себя, точно воочию видел растворенных в нем шпионов.— Коли угодно,— тихо продолжил он,— я проведу вас по пути своих рассуждений, и вы сами обо все догадаетесь. Итак… Что должно настать в этой стране после свержения императора? Республика? Едва ли. Это противоречило бы всем понятиям здешнего дворянства о власти. Стало быть, снова же монархия, но иного, более благосклонного к дворянским привилегиям образца. И в ком же, по-вашему, заговорщики могут видеть подобного монарха?
—В великом князе Александре…— выдохнул фон Штраубе.— Вы хотите сказать, что он?..
—Я лишь подвожу вас к единственно верному выводу,— сказал граф,— а уж называть или не называть имена — дело ваше… Но коль вы назвали это имя, приведу еще некоторые резоны. Великий князь был любим своею августейшей бабкой, и ходят слухи, что именно ему, внуку, в обход сына она хотела оставить престол. В отличие от отца именно в дворянских привилегиях его императорское высочество видит залог процветания страны. Так кого же иного, как не его желать заговорщикам себе в монархи?.. И тут неосторожно оброненные вами в карете слова…
—Но если, по-вашему, престолонаследник и без того посвящен в заговор — а ведь вы, я так понял, именно это имеете в виду?..
—И правильно поняли,— вставил граф.— Без того весь заговор был бы лишен смысла.
—Отчего же в таком случае,— продолжал фон Штраубе,— мои слова представляют…
—…такую опасность для заговора?— завершил его вопрос комтур.— Отчего не должны они достичь именно великого князя? Да оттого, что он один не должен знать об убийстве, кое неминуемо будет сопутствовать свержению Павла! Дело в том, что молодой великий князь в действительности любит своего отца. Добавьте к этому, что престолонаследник весьма набожен, оттого сама мысль об отцеубийстве ему претит. Участвовать в заговоре он мог лишь при одном условии — что после свержения отец его останется жив. И остальные заговорщики, если они мало-мальски умны — а уж они надо полагать не дураки,— должны всеми силами заверять его в этом. Тут еще одно необходимо прибавить. Великий князь с детства настроен весьма мистически. Можно предположить, что, если он узнает о тайне вашего происхождения, той великой тайне, которую вы в себе несете (а сие весьма вероятственно), то он сразу поверит в нее. А стало быть, поверит и во все ваши, как вы их называете, наития. И уж если узнает, что вы в своем наитии видели, как убивают его отца, то угроза для всего заговора будет наистрашнейшая. В слабодушии он может просто раскрыться перед отцом и заодно раскрыть имена участников заговора. Сие означает для них верную и незамедлительную гибель. Вот кто ни в коем случае не должен узнать о ваших словах! Вот почему вы так и опасны для заговорщиков! И охота на вас, как изволили видеть, уже началась! И достаточных сил, чтобы защитить вас, я не имею… Боже, как я раскаиваюсь, что взял вас с собой в эту суровую страну! Вас, кого нам должно беречь более всех наших священных реликвий!.. Ах, право, если бы я только знал…
