«Боже! зачем я про это?!.» — подумал барон. Воистину, язык мой — враг мой. Так недалеко и до полного раскрытия тайны, чего он — во всяком случае сейчас — никак не желал.
И уж этих слов дофин не пропустил мимо ушей.
—«Имела во чреве»…— повторил он.— Так что же, вы хотите сказать, что она…
—Да,— вынужден был признать фон Штраубе.— Иоанн Богослов, без сомнения, здесь говорит о том, что она, будучи вдовой — да, да, той самой Вдовой!— ожидала потомство от Господа, супруга своего. И тамплиеры, одними из первых оказавшись на Святой земле Палестины, нашли подтверждение этому.
—И отчего же все это так скрывалось церковью?— спросил престолонаследник.
—Увы, все дело в Риме,— объяснил фон Штраубе.— Кто должен господствовать в христианском мире — Римский Папа или богорожденные потомки, именуемые деспозинами? Этим объясняется и то, что разгром тамплиеров был учинен с согласия папы Климента.
—Да, с римских бискупов
[26] станется,— согласился Александр.— Не зря страна моя избрала для себя иную ветвь христианства… И что же,— продолжал он,— это потомство вправду существовало?
«Да отчего же существовало?!— едва не сорвалось у фон Штраубе с уст.— Оно существует и, хвала Господу, пока здравствует!» Однако теперь он был осторожнее и лишь кивнул:
—Именно так, ваше высочество. После распятия Спасителя нашего Вдова вместе с потомством на корабле под названием «Голубка» отплыла в римский город Мессалию, в нынешний Марсель.
Теперь более всего он опасался, что великий князь начнет расспрашивать о судьбе этого потомства. Как раз так, судя по всему, дофин и собирался поступить, но в этот самый миг снова появился все тот же штабс-капитан и, вытянувшись во фрунт, громогласно произнес:
—Ваше императорское высочество! Государь немедля ждет вас к себе!
Великий князь слетка побледнел, на лице его даже появился плохо скрываемый испуг. «Верно, есть чего ему бояться,— подумал фон Штраубе.— Неужто в самом деле — главный заговорщик?»
—А известно ли, в чем причина столь спешного вызова?— спросил великий князь.
—Не могу знать, ваше императорское высочество!
—Ладно, ступайте, штабс-капитан,— сказал престолонаследник.— Скажите, что сейчас буду.— И когда тот вышагал из залы, с трудом изобразил на лице несколько вымученную улыбку.— Видите, барон, не дают нам договорить. Но то, что я услышал от вас, весьма, весьма интересно. Даст Бог, это не последняя наша встреча. Хотя — кто может знать?..
Барон так и не понял, за кого дофин при этих словах более опасается, за него, фон Штраубе, или (что всего скорее) за себя самого.
—Что касается происшествий, подобных тому, что было с вами по дороге сюда,— продолжил великий князь,— то они, уверен, более не повторятся. Я поручу верным людям взять вас под защиту. («Уж не заговорщикам ли?» — подумал фон Штраубе.) Только прошу вас: об этом происшествии не слишком распространяйтесь, не хочу, чтобы столица лишний раз будоражилась… Хотя,— невесело добавил он,— думаю, моему августейшему отцу уже успели доложить господа из Тайной экспедиции; возможно, с тем и связан этот вызов.— И уже, вероятно, самому себе сказал: — И дернул же меня нечистый с этим князем Озерским нынче разговаривать! О том тоже императору наверняка доложили!..
Такой печальный вид был у кронпринца при сих речах, что фон Штраубе неожиданно для самого себя решился произнести слова, кои в наитии пришли к нему и кои он думал придержать в себе, как и многое другое.
—Позвольте вам сказать…— проговорил он.
—Слушаю,— поднял голову великий князь.
—…Сказать,— продолжал фон Штраубе,— что впереди вас ожидает великая победа.
—И над кем же?— несколько приободренный, спросил Александр.
—Над супостатом всей Европы, над корсиканским узурпатором Бонапартом,— со всей решительностью ответил фон Штраубе. И еще добавил слово к этому, за которое, услышь его тут покамест кто посторонний, барону бы, верно, несладко пришлось.— …Государь,— вместо «вашего высочества» добавил он.
Александр взглянул на него чрезвычайно внимательно, и миловидное лицо принца обрело более живой цвет. Он тронул фон Штраубе за плечо и сказал тихо:
—Благодарю вас, барон…— Затем уже громче прибавил: — Чрезвычайно, чрезвычайно рад нашему знакомству! Я еще непременно вас призову. Однако покуда прощайте — как вы изволили слышать, меня ждет его величество. Ступайте — и ничего не страшитесь: мало у кого есть такой сильный покровитель, как у вас,— с этими словами великий князь прижал руку к груди.
…И вниз по лестнице дворца барон спускался уже с меньшей опаской, чем ранее.
Глава VIII
Non multa, sed multum
[27]
В имение Клюевку
Костромской губернии
… Теперь уж, любезный друг мой маменька, доверяюсь услугам почтовой службы, ибо с сей минуты мне решительно все равно…
... все эти три года Ваш сын служил верой и правдой государю, помня о завете покойного батюшки: «Береги честь смолоду». Однако ж нечистый, верно, рассудил по-иному…
…и, придравшись к непорядку в амуниции, а также сочтя мой ответ, что амуниция в порядке, за дерзостный, оный полковник Дурасов приговорил меня к битью шпицрутенами, коих Ваш сын, дворянин по рождению, получил пятнадцать палок.
Не столь велика боль на теле, сколь в душе. Честь моя дворянская невозвратимо поругана, и жизнь свою на свете более не мыслю.
Простите, матушка, что покидаю Вас в столь молодые свои годы и не смогу быть поддержкой Вашей. Молитесь за меня, несмотря что ушел из жизни, руки на себя наложивши.
Несчастный сын Ваш
капрал Клюев Петр
* * *
Милостивый государь!
Поскольку alea jacta est
[28], и Вы сие наверняка понимаете, то не время нынче соблюдать все рыцарские правила, ибо грозный противник наш, сколько бы ни говорил о рыцарстве на словах, сам этих правил не придерживается. Вспомните своих выпоротых, несмотря на принадлежность к рыцарскому сословию, товарищах — и Вы поймете мою правоту.
Да, нападение на мальтийского рыцаря превосходящим числом при иных обстоятельствах было бы бесчестием, но рыцарь сей нынче представляет немалую угрозу для нашего дела, и, полагаю, много большим бесчестием для Вас было бы не принять любые, даже на вид не самые рыцарские меры, дабы спасти все дело и жизнь тех, кто отдался ему.
