А тут вдруг смотрит — лежат сухие дрова прямо перед камином.
День был сырой — в самый раз затопить. Что барон не раздумывая и сделал…
…Очнулся с трудом, когда уже вовсю барабанили в дверь. Очнуться очнулся, а встать из кресла никаких сил нет. Глаза почти ничего не зрят, в ушах звон, словно набат где-то вдалеке…
…Слава Господу, дверь затрещала, петли сорвались, замок свалился на пол…
Оказалось, это орденские братья Жак и Пьер пришли к нему, как обычно, просить в долг. У хозяев спросили — барон вроде бы никуда не выходил. А в дверь сколько ни стучали — не открывает. Вот, заподозрив неладное, и поднажали на дверь плечами.
Как ворвались, так первым делом стали глаза от слез отирать да рвать на себе воротники. Брат Пьер первым догадался распахнуть окно. Тогда лишь фон Штраубе стал понемногу приходить в себя, зрение чуть возвратилось. Смотрит — а камень на перстне синий, как утопленник.
Выходит, от верной смерти (понятно, не без промысла Божьего) спасли его братья-любодеи.
Лишь после того как хлебнул свежего воздуха из окна, разум вернулся к нему целиком, тогда лишь пришло осознание: отравлены были дрова, их пропитали особым ядом, тайна которого теряется в веках.
Конечно! Еще один старинный орденский способ отнятия жизни! Именно так три века назад кого-то на Мальте, помнится, умертвили. Самый, наверно, хитроумный из способов. Дрова бы в камине вскоре выгорели, дым от них развеялся, а его, фон Штраубе, вернее хладный труп его, нашли бы дня через два-три в запертой изнутри комнате. Тут и ни о каком злом умысле никто бы не помыслил. Мало ль отчего молодой рыцарь сам по себе покинул этот мир.
Вот после истории с камином фон Штраубе призадумался уже по-другому, чем прежде. Что-то здесь явно никак не сходилось.
Нет, убить его, разумеется, хотели, даже чересчур хотели, в том у него давно уже не оставалось никаких сомнений; но вот способы, способы!..
Все эти покушения, безусловно, следовало разделить. Одно дело, когда на тебя со шпагами нападают восемь человек — вполне в духе офицеров-заговорщиков, если офицерский заговор, как убеждал его комтур Литта (а тут барон верил ему), в самом деле существует. Сюда же можно отнести и бретера князя Филановского. И ряженых этих, лжепьяницу и лженищего тоже, пожалуй, можно отнести — был же у заговорщиков тогда, при первом нападении, ряженый лжекучер. И даже тот, пробравшийся к нему в комнату среди ночи с пистолетом тоже с грехом пополам подпадал сюда. Дворянин, правда, едва ли сумел бы незамеченный проникнуть в дом, не имея ключей, сие больше похоже на кого-то преуспевшего в воровском ремесле, но мало ли тут, в Санкт-Петербурге, лихих людей, готовых на злодейство за плату. Заговорщики вполне могли одного такого нанять. И даже подговорить служителя поднести ему яд в чашке с шоколатом в Куншткамере запросто могли, ничего слишком хитрого в том нет.
Но вот другие три случая никак сюда не ложились: ловушка с каменной балкой над дверью, пропитанное ядом исподнее и отравленные дрова. То были орденские способы человекоубиения, вывезенные когда-то с Востока и известные лишь самым посвященным. Если в первом ряде случаев виновных можно было схватить, даже убить (четверо уже поплатились жизнью, а трое — так и в дословном смысле головами), то во втором злоумышленники действовали так, что кого-либо изловить было решительно невозможно, и любой не искушенный в старинных орденских секретах вообще не догадался бы об их существовании, отнес бы всё на счет неведомой болезни, как это было в случае с прислугой, или просто усмотрел бы в том, как в случае с гибелью подпоручика Спирина, просто прихоти фортуны.
Да, тут действовала, безусловно, некая иная сила! Кабы такое было единожды, он, фон Штраубе, и согласился бы с комтуром Литтой, что любое злодейство вроде той ловушки с падающей на голову каменной балкой могли изобрести заново, и орден тут ни при чем; но когда во второй, в третий раз… В подобные совпадения молодой барон уже решительно не мог поверить!
Две силы открыли смертельную охоту на него, и рычаг одной из этих сил управлялся рукою, каким-то образом соприкосновенной с орденом. И эта вторая сила много опаснее первой, ибо она гораздо изощренней в делах убийства.
Однако если сил таких было две, то и двигали ими, возможно, две совершенно разные причины — к осознанию этого он только нынче пришел. Предположим, комтур прав, и его, фон Штраубе, неосторожные слова там, в карете, каким-то путем дошедшие до ушей заговорщиков, испугали их и побудили к решительным действиям.
Но какова, какова же могла быть другая причина, несомненно тянущаяся к ордену?! К тому самому ордену, одной из главных забот которого как раз и была забота о его, фон Штраубе, безопасности. Ибо его высокое предназначение являлось как раз важнейшей из орденских тайн, в какой-то мере смыслом существования всего орденского братства.
Эта причина пока оставалась непостижима для ума, была так же неуловима для разума, как были неуловимы для глаз те, кто подвешивал к потолку балку, пропитывал ядом исподнее и дрова.
Лишь нынче утром придя к заключению об этих двух силах, движимых совершенно разными побуждениями, сейчас фон Штраубе направлялся к отцу Иерониму, чтобы поделиться своими невеселыми мыслями со слепцом. Кому еще как не слепцу и узреть силу, прячущуюся во тьме? Ум у слепца, несмотря на его года, был вполне ясен, об орденских делах и помышлениях он знал, пожалуй, не меньше, чем комтур Литта, а после того как отец Иероним спас его от напавших злоумышленников, фон Штраубе доверял ему больше, чем кому-либо в этом мире, где даже воздуху не слишком следует доверять…
Однако, шагая по направлению к Фонтанке, он вдруг услышал позади себя:
—Ваше… Ваше сиятельство!..
Хоть фон Штраубе «сиятельством» и не являлся, но окликали, судя по всему, именно его.
Он обернулся и увидел двух молодых гвардейцев. Явно один-то из них и окликнул его с моста и уже поспешал в его сторону.
Будучи теперь всегда настороже, фон Штраубе сжал было рукоять шпаги… Да тут же и отпустил, ибо узнал в подбегавшем к нему того симпатичного капрала, своего недавнего спасителя. «Двоехоров… Да, кажется, так!» — вспомнил он и воскликнул:
—О, это вы, капрал! Рад вас приветствовать… И еще раз поблагодарить…
—Во-первых, и не капрал уже вовсе!— широко улыбнулся гвардеец.— Отныне подпоручик!.. И ежели кому кого благодарить, так это мне вас!
—За что же?
—А вот за подпоручика как раз! Когда б не тот случай с нападением на вас, так разве бы представили? Да еще с перескоком через чин!
Фон Штраубе спросил:
—Раны ваши, надеюсь, зажили?
—Что раны? Пустяк!— отмахнулся Двоехоров.— Стою, смотрю — благодетель мой шагает!.. А раны — что там? За четыре ранения — две звезды!..
