—Так векселей, стало быть, уже и нет?— снова перебил Двоехоров.
—Говорю ж тебе — сожжены.
—Да уверен ли ты, что векселя настоящие?
—Не приглядывался. А так по всему похожи.
—Так и имение, выходит, снова твое.
—Ну, выходит, мое… А может, и не мое… Как считать… Просто зло тут меня такое разобрало!.. Даже если б он без этих векселей, все равно б не спустил, что шпагу мою против друга Карлуши нацеливает… Отчего-то полюбился ты мне,— прибавил он, обращаясь к барону, и продолжал: — А когда он еще эти векселя мне в отплату… Да будь он хоть вправду фельдмаршал! Нету таких фельдмаршалов, чтобы Рюриковича, чтобы князя Никиту Бурмасова в иуды произвести! А уж за деньги-то — и тем паче!..
Двоехоров спросил:
—Ну и ты что?
—А что… Выплеснул вино в его бесстыже лицо — и к вам. Пускай теперь за оскорбление меня вызывает, коли жизнь не дорога…
—Оно, конечно, хорошо,— одобрил Христофор. И добавил в задумчивости: — Однако ты говоришь — сто тысяч…
—Дались тебе эти сто тысяч!— в сердцах сказал князь.— Тем более что не твои…
—Не мои, это точно,— согласился Двоехоров.— Ты, Никита, не серчай. Я это к тому, что ежели за голову друга нашего Карлуши целых ста тысяч не жаль, то очень уж им надобно его жизни лишить, а коли так, то и без тебя найдут охотников. На твои же, к слову сказать, деньги! Теперь-то, должно быть, понимаешь, что Извольский этот по ихнему распоряжению тебя обыграл?
—Да, пожалуй что так…— вздохнул Бурмасов.— Получается, я по дурости своими деньгами Карлушиным убийцам помощь оказал… Что ж, мне в таком случае это и искупить… Теперь я тебя, Карлуша…
Договорить он не успел — за дверью раздался грохот упавшей посуды и еще чего-то тяжелого. Держась за шпаги, все трое мигом выскочили из кабинета.
На полу лежал лакей. Его высунутый язык был черен, как сажа. Рядом валялся поднос и осколки фарфоровой посуды. От разлившейся по полу ухи еще шел пар.
Фон Штраубе притронулся к его пульсу и заключил:
—Мертв…— Тут увидел, что перстень его наливается синевой.— Отравлен,— добавил он.— Должен был подать это нам. Все было отравлено.
Бурмасов не понял:
—Он что же, отхлебывал нашу уху?
—Нет,— сказал фон Штраубе,— его отравили пары. Он долго ждал за дверью и успел надышаться насмерть. Яд, видно, очень сильный, подальше отсюда, господа.
—Царствие ему небесное… Ведь от верной смерти раб Божий нас уберег…— С этими словами Двоехоров, перекрестясь, отпрянул от мертвого, а Никита, наконец-таки все сообразив, прорычал:
—Это он!.. Всех нас хотел отравить!.. Ну все, живым от меня не уйдет!
Со шпагой наголо Бурмасов ринулся в соседний кабинет. Двоехоров и фон Штраубе, также держась за шпаги, устремились вслед за ним.
В кабинете, однако, никого уже не было. И только, словно бы в издевательство над ними, бумажка с какой-то намалеванной на ней дьявольской рожицей лежала на неубранном столе. Изображенный бес ухмылялся и целился кого-то боднуть козлиными рогами.
—Все равно не уйдет!— проговорил Бурмасов.— Хоть у черта за рогами спрячется, а все равно теперь уж от меня далеко не уйдет!
Глава XI
в которой фон Штраубе приоткрывает перед другом завесу своей тайны, а под конец проваливается в тартар
Бурмасов и барон сидели вдвоем в комнате, снимаемой фон Штраубе. Двоехоров сразу после ресторации покинул их, поскольку вынужден был по долгу службы проверять караулы.
—Итак, охота на тебя идет знатная?— сказал Никита, уже протрезвевший от пережитых недавно волнений.— Теперь небезынтересно, кому и чем ты так насолил. Коль имеешь соображения, поделился бы.
—В том-то и дело, что почти не имею,— вздохнул фон Штраубе.
—Ну, «почти» — это не слово,— сказал князь.— Все, что знаешь, давай выкладывай, а уж там поразмыслим вместе — глядишь, и додумаемся до чего.
Фон Штраубе, не таясь, рассказал о своих неосторожных словах в карете по пути из дворца и о взгляде на сей предмет комтура Литты.
Дослушав его со всей внимательностью, Бурмасов заключил:
—Что ж, комтур твой не дурак, дворцовую диспозицию представил, пожалуй, верно. А вот насчет того, что в России и воздух слышит, это он подзагнул.
—Но мог быть карла на запятках кареты.— И фон Штраубе снова пересказал ему слова комтура.
—Пустое,— отмахнулся князь.— Карла такой вправду имеется, но всего лишь один, мне верные люди точно сказали. Просто у страха глаза велики, так из одного произведут сразу дюжину. А поскольку карла только один, то на все запятки его не посадишь, и прибегают к нему лишь в самых исключительных случаях. Нет, надобно искать иуду среди тех, кто был с тобою в карете. Перечисляй.
Барон назвал ему всех.
—Давай теперь прикидывать насчет каждого,— предложил Бурмасов.
—Граф Литта…— начал фон Штраубе.— Но он бы не успел никому сообщить, ибо находился еще в карете, когда ловушка убила Спирина.
—Предположим,— согласился Никита.— Давай далее.
—Жак и Пьер…
—Да,— слегка поморщился Бурмасов,— видал я этих… уж и не знаю, назвать-то как… Что ж, до них доберемся, это дело пустяк… Хотя ни на какую из трех сил они не похожи. Однако ж наябедничать на тебя вполне могли. Будем пока держать их в уме… Далее?
—Еще только отец Иероним, и больше в карете никого не было. Но он-то меня как раз от смерти и спас, когда от восьмерых отбивались вместе с Христофором. Глупо пытаться убить, а потом спасать.
—Да, пожалуй что,— кивнул князь.— И ябедничать такой, как ты его нарисовал, никогда не станет, и за деньги, полагаю, его не купить… Что ж, на этом пути мы с тобой пока что в стену лбом… Давай тогда двинемся с другого конца. Это твое пророчество насчет убиения государя — насколько, скажи, можно ему доверять? Вообще, что до меня, то я в такие вещи не очень-то…
Объяснять — значило бы выдать главную тайну ордена, чего делать фон Штраубе пока что не хотел. Он лишь так выразительно взглянул на Бурмасова, что тот сразу же поспешил сказать:
—Ладно, ладно, тебе верю. Кому бы другому — едва ли, а тебе — да… Так что же, нынешнего государя скоро удушат, стало быть?..— И, не получив ответа, с чрезвычайной легкостью согласился, словно речь шла о ком-то вовсе незначительном: — Ну и Царствие ему Небесное; по правде, меня сейчас больше заботит твоя судьба… Так вот, это я тебе верю, понимаешь, я. А в Тайной экспедиции ни за что бы не поверили! И наши офицеры в твой пророческий дар не стали бы верить. Такая уж у нас Россия страна — к вашим кабаллистикам не приучена. Здесь бы над тобой только посмеялись. Для нашего брата все это — навроде как ворона накаркала или кукушка накуковала, не более того.
—Ну а для великого князя?— спросил фон Штраубе,
