Тот снова подобострастно закивал и еще более размаслился в улыбке, так, что казалось, нутряное масло вот-вот потечет из пухлых щек.
—А господин Мюллер,— продолжал крючконосый незнакомец,— настолько верный человек, что ему для такого дела и добра своего не жаль. Это была его мысль — в собственном доме расшатать лестницу.
—На одном колышке держалась!— радуясь похвале, вставил бес.
Незнакомец подтвердил:
—Именно так. Я нахожу придумку весьма остроумной, не хуже тех, что изобретали когда-то у вас в ордене. Но главная удача тут была в другом. Благодаря этому мы смогли заполучить вас живым, хотя я такого приказа до поры до времени и не отдавал. Снова же господина Мюллера заслуга. Он подслушал под дверью ваш разговор с князем Бурмасовым…
Фон Штраубе лишь сейчас наконец вспомнил все и, перебив его, спросил:
—Что с Никитой?
—После, после,— отозвалось «сиятельство».— Эдак мы будем качаться, как маятник, из стороны в сторону. Давайте обо всем в свой черед… Так вот, господин Мюллер подслушал ваш разговор; затем успел съездить и передать его мне — из того разговора совершено верно вывел для себя, что мне будет далеко небезынтересно побеседовать с вами… Успел прихватить господина Жлухтова,— он кивнул в сторону лысого беса, также заулыбавшегося радостно от этого упоминания,— и обернулся прежде, чем вы провалились в тартарары. Так что потом можете поблагодарить господина Мюллера как своего спасителя… Ну а далее, будучи лекарем, он знал, что делать — дал вам вдохнуть сонное вещество, кое применяется в хирургии, и с господином Жлухтовым доставил вам ко мне. Вот только немного переусердствовал с этим веществом, слишком уж много его дал вам, столько, что вы пробыли здесь в бесчувствии почти целую неделю.— А теперь, господа,— обратился он к бесам,— прошу вас оставить нас одних, так нам с господином бароном, думается, проще будет продолжать беседу.
Оба беса отвесили ему поклон и беззвучно исчезли, будто растворились.
Фон Штраубе уже успел пообвыкнуться глазами в темноте, мог теперь разглядеть весь силуэт незнакомца и был даже несколько удивлен, обнаружив, что у того из-под мантии вовсе не копыта, а сверкающие под свечой сапоги. Если бы сам он лежал не в гробу, если бы не этот скелет и не гипсовая фигура Бафомета
[53] на стене, то после давешних разъяснений, данных «сиятельством», можно было бы считать, что их разговор не имеет ничего инфернального под собой.
—Так вы всего лишь масоны?— наконец-таки понял фон Штраубе.
—Смотрите-ка, часа не прошло — уже и догадались!— насмехнулся незнакомец.— Не понимаю только ваших слов насчет «всего лишь». По своему нынешнему положению можете судить, что мы сила достаточная, дабы ее значение не стоило так уж приумалять.
—Да уж, как не сила!— в свой черед попытался съёрничать барон, хотя насмешничать, лежучи в гробу, было не так сподобно.— Попытаться отравить в ресторации трех дворян, а на деле отравить только лакея! Признайтесь — сие дело ваших рук!
—Мда, некоторая неудача,— довольно легко согласилось «сиятельство».— Впрочем, ныне я этой неудаче весьма рад — живой, вы, по-моему, представляете собою много большую ценность, нежели ваш хладный труп.
—И отравленный шоколат в куншткамере — тоже ваша работа?— продолжал насмехаться фон Штраубе.— И нищий на паперти?
—Если вас интересует ответ,— с той же легкостью отозвался крючконосый,— то его уже получили на прошлый ваш вопрос. Неудача, коей весьма рад.
—Однако же,— спросил фон Штраубе,— не многовато ли неудач для такой грозной силы, каковой вы себя рисуете в своем воображении?.. Кстати, балка, упавшая на голову несчастному конногвардейцу Спирину,— не ваша ли придумка? Поскольку Мюллер хозяин дома, ему привесить балку не составляло труда.
—А вот это нет!— решительно отмело «сиятельство».— Мы тогда еще и о вашем существовании не знали. Тут поищите-ка лучше у себя в ордене. И в случае с отравленным исподнего и с отравленными дровами мы, уверяю вас, ни при чем.
—Ну а заманить Бурмасова играть в карты и обыграть вчистую, что для любого шулера не великая задача — тоже знак вашего могущества?— не унимался барон. И, снова вспомнив о друге, спросил: — Кстати, что все-таки с Бурмасовым? Где он?
—Да живой, живой ваш князь,— поспешил заверить его незнакомец.— Нам он живой вовсе уж был без надобности, Мюллер со Жлухтовым хотели его по-тихому удушить да и спалить в печке — имеется у них такая для подобных дел. Но я им не дал — догадывался, что вы после эдакого вовсе не пожелаете вступать со мной в беседу. А побеседовать же нам, право, есть о чем…
—Никаких не будет бесед,— с решимостью сказал фон Штраубе,— покуда не удостоверюсь, что Бурмасов жив. Не хотите моих условий — можете и меня отправлять в свою печку. Так где же он?
—Не слишком далеко отсюда,— нехотя отозвался крючконосый.— Еще второго дня пришел в себя, теперь связанный лежит. Я уже приказал доставить его сюда, чтобы вы могли удостовериться. Ну, можем приступать к беседе?
—Я его должен увидеть,— сказал барон,— прежде не услышите от меня ничего.
Незнакомец спросил:
—Моего честного слова, я так понимаю, вам недостаточно?
Фон Штраубе только усмехнулся в ответ.
—Ладно,— ничуть не оскорбился крючконосый. — Скоро сможете его лицезреть. До той поры молчите себе сколь угодно, однако ваше молчание никак не помешает говорить мне, и слуха, полагаю, вам не поубавит. Все равно не обойтись без моей преамбулы; не станем же попусту терять время. Итак… Да, действительно, мы намеревались вас убить. Если вас интересуют причины — скажу… Мне перед вами таиться нечего. Коли под конец беседы не склонитесь на мою сторону, то все равно отправитесь в уже упомянутую печь вместе со всеми услышанными секретами и, кстати, вместе с другом вашим князем… Так вот, о причинах… В стране, как вы уже сами знаете, плетется заговор против царствующей особы… Знаете вы также, что престолонаследник — скажем так, не душа, но знамя этого заговора. Однако взойти на престол он готов, но, будучи весьма набожным, смерти отца не желает. Простите, что пересказываю уже известное вам… И вдруг выясняется, что в Мальтийском ордене есть некий ясновидящий, который эту смерть уже узрел в своих наитиях, может поведать о том кронпринцу и тем испортить все дело. А он вполне может, ибо сразу после встречи с императором, уже в карете по дороге домой вслух высказал о скорой печальной кончине государя…
«Но от кого вы узнали, что было в карете?» — хотел было спросить фон Штраубе, однако вспомнил о своем зароке держать рот на замке, пока не увидит живым и здоровым Бурмасова, и заставил себя промолчать.
—Сразу вслед за тем,— продолжало «сиятельство»,— как вы помните, на вашу персону начались покушения. Правда, о той ловушке, в кою вместо вас попал Спирин, я ничего сказать не могу, сие тайна и для меня тоже. Как, впрочем, и в случае с дровами, и с исподним. Но вот нападение на офицеров на экипаж — это уж точно дело рук заговорщиков. После неудачной попытки они обратились за подмогой ко мне, поскольку многие из них состоят в нашей ложе. Я никак не мог отказать своим братьям в помощи… Ах, право, было бы лучше, если бы вы не ребячились, а перебили меня, коли известное вам рассказываю… Ну да ладно, с преамбулой я уже закончил, теперь можно и приступать к главному. Не будь этого, нам бы разговор не понадобился — давно уже стали бы золой в печи… Так вот, после того как господин Мюллер своевременно поставил меня в известность о вашем разговоре с князем Бурмасовым, мои планы касательно вас решительнейшим образом переменились. О, я сразу понял, кто вы в действительности! Вы надежда наша, вы наш брат!
