—«ВашЫ Благо огродия»…— стал читать вслух Бурмасов, пытаясь передать эту варварскую грамматику.— На огороде, что ль, нашли?.. «Как мы пересламшЫ вашЫму Благо огородию запрошлой ниделей сообчение про Карлу Штраубу и как получимшЫ от ВашЫва Благо огородия за то 50 рублев, то за сообчение прошлой нидели про граф Литова»…
—Подлец! Какого подлеца рядом держал!..— воскликнул комтур Литта.
—«…про графа Литова,— продолжал читать Никита,— прошу у Вашыго Благо огородия уже 100 рублев, яко они граф, а не барон, што гораздать вышЫ. И жду энти 100 рублев в обусловном месте, а не то, как не дождусь, выдам про ВашЫх Благо огородий воровство противу Царя, за што станите по Государеву делу как я увечны…» Вот вроде и все,— заключил князь.— Особо меня слог восхитил.
—Нет, каков подлец!— все не унимался граф.
Бурмасов согласился:
—Да, эдакого поискать. И братцев своих, Емелькиных разбойников продал, и Тайную экспедицию, а теперь и заговорщиков, и хозяина своего продать готов. Даже не двойной, не тройной, а четверной иуда!.. Однако что делать будем с ним, господа? Признаться, тут, на полу у меня в доме, он мне преизрядно надоел.
Теперь уже раскрытый негодяй смотрел не со злобой, а насмешливо и пытался дразнить обрубком языка.
—Предоставьте мне,— сурово сказал комтур,— я что-нибудь придумаю.
—Да уж, придумайте, граф. Только Христа ради без убийства. В России несколько странное законоуложение. Убить смерда вы не можете, за то рискуете в острог угодить, а вот запороть его до смерти — сколько душе угодно. Согласитесь, удивительная непоследовательность, во всем мире, пожалуй, свойственная только нам…
Литта поклонился:
—Благодарю, князь. Учту ваши слова. Только как мне его отсюда унести?.. Видно, отца Иеронима придется звать, уж у него сил хватит.
Он поднялся, но Никита остановил его:
—Постойте, граф, еще один вопрос по делу, только недавно для меня открывшемуся…
—Слушаю вас.
—Я узнал, что поступившим в ваш орден вручают стилеты; это так?
—Безусловно,— подтвердил комтур.— Традиция, бёрущая начало… вспомнить бы…
Бурмасов махнул рукой:
—Да Господь с ней, с традицией, не трудитесь вспоминать… Стало быть, и у вас такой стилет имеется?
—Конечно. Он у меня даже с собой. Правда, остался в платье, которое сейчас сохнет.
—Тишка!— позвал князь, и когда слуга торопливо появился на пороге, приказал ему: — Ну-ка, Тишка, быстро принеси сюда платье его сиятельства.— Тот выскочил выполнять приказание, а Бурмасов сказал комтуру: — Вы уж не взыщите, граф, что распоряжаюсь вашими вещами, но дело, клянусь вам, не терпит промедления.
—Напротив,— ответил Литта,— буду весьма вам благодарен. Платье уже должно было просохнуть, и самое время в него переоблачиться.
Тишка быстро принес вещи комтура. Граф взял плащ, достал из него стилет и протянул Никите:
—Вот он. Чем он вас, однако, так заинтересовал?
Бурмасов внимательно оглядел стилет.
—Да тут надпись выбита на клинке,— отчего-то нахмурившись, сказал он.— Ваше имя… И что ж, у всех орденцев тоже на клинке имя?
—Всенепременно… И кроме имени еще тайные знаки возле рукоятки во избежание подделки. Вот они, едва различимые восьмиконечные звездочки — видите?
Бурмасов пригляделся, кивнул.
—Карлуша,— по-прежнему нахмуренный, обратился он к фон Штраубе,— а твой стилет где?
—Не знаю, давно не видел. Наверно, остался там, в доме у покойного Мюллера,— сказал барон.
—Черт!— выругался князь.— Душой чувствую, готовится еще какая-то подлость против тебя! Похоже, нам надо спешить!
—Думаешь, тот стилет…— начал было фон Штраубе.
Бурмасов перебил его на полуслове:
—Думаю, друг мой, думаю… А отсюда что? Отсюда то, что поскорей нам отсюда надобно… Тишка!— снова кликнул он.— Быстро платье мне и барону!
Однако слуга, на сей раз не так быстро обернувшись, вместе с одеждой принес и известие:
—К вашему сиятельству пришли. Ожидают в прихожей.
—Кто?— спросил князь.
—Не могу знать-с. Требуют господина барона.
—Не успели…— поморщился Никита.— Ладно, что поделаешь, зови.
В залу вшагнули три гвардейца, за старшего у них был старый знакомый сержант Исидор Коростылев, но он почему-то сделал вид, что ни с кем из присутствующих не знался прежде, и отчеканил:
—Велено взять и заключить под стражу мальтийского рыцаря барона Карла-Ульриха фон Штраубе.
Князь вскинул голову:
—Причина? Я у вас как прапорщик спрашиваю!
—И я как подпоручик!— не преминул щегольнуть новым чином Христофор.
Коростылев сначала как-то вовсе без удивления оглядел связанного лже-Антонио, лежавшего на полу, затем обернулся к двум сопровождавшим:
—А ну-ка, ребята, выйдите в прихожую, мне с господином подпоручиком и с господином прапорщиком без лишних ушей надобно потолковать.— Когда те покинули залу, он заговорил уже вполне запросто: — Видишь, Никита, какие дела. После потопа нашли труп этого дьявола Мюллера на мостовой — видно, водой вынесла. А в груди у него торчал стилет, на котором Карлушино имя. Вот он, стилет этот, при мне… Из-за стилета и повелели мне барона доставить. Что поделаешь, служба! Понимаешь сам.
—Дай-ка…— Никита потянулся к стилету и взял его в руки.— Да, имя Карлушино… А знаки?.. Граф, посмотрите.— Он передал стилет комтуру.
—Да, они,— вздохнул Литта.
Фон Штраубе тоже взял стилет и провел пальцем по клинку… Но Боже! что это?.. Так не могло быть!..
Он с подозрением взглянул на комтура, но говорить ничего не стал, ибо окончательной разгадки все-таки у него еще не было…
Между тем Бурмасов, возвращая Коростылеву стилет, сказал:
—Служба-то она служба!.. Но тебе, как я предполагаю, не больно-то хочется нашего общего друга Карлушу туда доставлять.
—Еще чего, чтоб хотелось!— возмутился даже сержант.— Из-за какой-то собаки — своего ж брата дворянина!.. Да и сам я свидетель, что барон его не убивал: когда мы тот вертеп покинули, живехонький лежал этот боров!.. А кабы даже ненароком и убил, так, во-первых, за дело, а во-вторых, мне же тем немалую услугу оказал.
—Какую еще?— не понял Никита.
—Так ведь Мюллерша теперь законная вдова. А боров убиенный, царствие ему… Тьфу ты, какое там царствие! Уже, небось, в аду угольки под него подгребают… Однако наследство ей оставил немалое: дом в Петербурге, добра множество, денег тысяч под сто, да еще деревеньку в Псковской губернии прикупил на полтораста душ. И вдовушка молода, ласкова, собой хороша; на такой бедному дворянину жениться сам Господь велел.
