—Слава богу, сын мой! Вы меня спасли. Теперь, ради господа, развяжите.
—Развязать мы еще погодим,— проговорил ничего не понимающий Никита.— Сперва я бы хотел услышать ответ кое на какие вопросы. Что вас подвигнуло очутиться в машкерадном наряде как раз в это время в Летнем саду?
—Газеты,— сказал комтур.
—Ага, все-таки газеты!— обрадовался Бурмасов.— С шифрованным посланием! Вот вы и попались, граф, в нашу ловушку!— Он как-то забыл, что тоже хорошо попался и сам находится в ловушке сейчас.
—Так это было ваше послание?— удивился Литта.— А я как раз хотел выследить, кто это так лихо пользуется изобретенным мною же шифром. Думал, какая-то глупая шутка, оттого и не предпринял всех мер предосторожности.
—Ничего себе шутка,— сказал Бурмасов, явно недовольный таким поворотом дела.— Вы лакея с перерезанным горлом, надеюсь, видели?
—Да,— с отвращением произнес Литта,— страшно смотрелось… Это было последним, что я увидел, пока меня не ударили по голове. Очнулся лишь здесь, связанный, с таким кляпом во рту, что дышать толком не мог.
—Так и к пожару в лавке вы не причастны?
—Разумеется, нет. Но я сразу догадался, что пожар — это известная хитрость: светом отвлечь от темноты. Потому сразу бросился к статуе ангела.
—Да он и не мог поджечь,— вставил фон Штраубе.— До самого пожара он был у нас на виду.
—Ну не знаю…— никак не желал сдаваться Бурмасов.— Может, какие-нибудь его подручные подожгли.
—Хороши подручные!— несмотря на свое жалкое состояние, иронически сказал комтур.— Они же мне, выходит, и по голове стукнули, и, засунув кляп, к креслу привязали! И под вашу пулю хотели подставить!
—Да, не вполне сходится,— с недовольством вынужден был признать Никита.— Но тот, кто это сделал — откуда ж он знал, что Христофор станет в вас палить?
Вопрос был обращен к комтуру, но за него ответил фон Штраубе:
—Все с тем и было задумано. Когда Христофор снаряжение для пистолета обнаружил, сразу надо было догадаться, что кто-то нас подряжает на убийство. Он, этот кто-то, знал, что мы подозреваем графа. Ему надо было, чтобы граф не смог ничего объяснить — затем и кляп у него во рту. Нам также этот кто-то не желал оставить время на размышления. Магний для того лучшая находка. Вспышка на одно мгновение; выстрелить, пожалуй, успеешь, а вот подумать о том, надобно ли стрелять — едва ли. Я только в последний миг сообразил, что из нас хотят сделать бездумных убийц.
—И уж не думаете ли вы,— продолжал иронизировать граф,— что это я сам предуготовил для себя такое хитроумное убиение?
Несколько подумавши, Бурмасов сказал:
—Да, похоже, вы правы, граф. Развяжи-ка его, Христофор, он такая же мышь в мышеловке, как и мы. Спасибо, Карлуша, что уберег от греха.
Двоехоров распутал графа, и было слышно, как тот, разминая ладони, щелкает пальцами.
—Однако теперь мы снова безоружны,— со вздохом произнес Христофор,— и оттого я, признаться, чувствую себя, как голый — с заряженным пистолетом оно все же было как-то теплей на душе.
—Во всякой позиции, друг мой,— бодро отозвался Бурмасов,— надобно отыскивать свои преимущества. Во-первых, слава господу да спасибо Карлуше, что мы не убили безвинного и тем не сыграли на руку своему незримому врагу, а всякое противоборство ему — во благо. Во-вторых, перестав подозревать комтура, мы ушли с ложного пути, а стало быть, продвинулись к истине, знание которой само по себе вооружает. Наконец, четыре ума — это лучше, чем три, и потому возрастает надежда, что мы что-нибудь придумаем.
—А все ж с заряженным пистолетом было бы, право, надежнее,— возразил Двоехоров.— С ним я бы врага даже в темноте близко не подпустил.
—Смотря по тому, кто наш враг,— задумчиво сказал Никита.— Пистолет хорош при обычных обстоятельствах и против обычных злодеев.
—Но не сатана же он, супостат наш,— произнес Харитон, без особой, впрочем, уверенности.
—Во всяком случае,— отозвался Бурмасов,— кем бы он ни был, а действует он более чем странно для простого злодея. Что ему стоило убить нас всех там же, в Летнем саду, когда мы от сонного зелья были совершенно беззащитны? Он, однако, этого почему-то не сделал. И господина комтура не убил, а вместо того подстроил дьявольски сложную ловушку, с тем чтобы убили его мы. Даже если он просто не хотел сам марать рук, то у него достаточно подручных, чтобы они это сотворили, не перекладывая грех на нас.
—С чего ты взял, что у него были подручные?— заинтересованно спросил фон Штраубе, поскольку это разрушало промелькнувшее у него самого подозрение.
—А как же!— объяснил Бурмасов.— Кто-то ведь поджег лавку. Это не мог быть тот же, кто зарезал лакея в Летнем саду, он просто не успел бы туда добежать. Потом, почти потеряв сознание, я все-таки что-то ощущал и готов поклясться, что несли меня, держа за руки и за ноги, а на это надобно не менее двоих. А Христофора сразу уложили в карету поверх меня; значит, уже не менее четверых имеем. Думаю, и тебя, Карлуша, вместе с нами приволокли: было бы опасно оставлять тебя в Летнем саду и возвращаться туда за тобой. Итого выходит уже по крайней мере шестеро. Но, полагаю, их было и того больше… Однако ж, мне кажется, тебя какие-то сомнения гложут? Изволь, объяснись.
—Да нет,— ответил фон Штраубе,— если сомнения и были, то ты их уже развеял.
—Но кого-то ты все-таки подозревал?
—Да,— признался барон.— Я исходил из того, что многие уловки могли быть известны только рыцарям Мальтийского ордена. Жака и Пьера надо отбросить — на том мы, по-моему, с тобой сошлись.
—До сих пор не сомневаюсь — они тут ни при чем.
—Тогда,— продолжал фон Штраубе,— оставались только отец Иероним и комтур (уж простите меня, граф). А после того как отпали все подозрения в причастности графа, то остался только отец Иероним.
—Но ведь он слепец,— возразил князь.— Неужели, ты думал, слепцу, к тому же девяностолетнему старцу, подобное по силам.
—О,— вмешался комтур,— этому девяностолетнему слепцу по силам весьма многое. В бою он стоит, быть может, и поболее, чем шестерых, но раздваиваться, чтобы одновременно и поджигать лавку, и резать кому-то горло возле статуи,— уверен, такого он все же не умеет. Тем более что барона он, как я знаю, однажды все-таки спас, и это, полагаю, вдвойне отводит от него подозрения.
—Да, теперь я и сам понимаю, что ошибался,— вынужден был признать фон Штраубе.
—Однако, князь,— обращаясь к Бурмасову, продолжал комтур,— не столь давно вы удивили меня своим умением привлекать логику. Помните ту задачку со скатертью? Снова напрягите ваш недюжинный ум. Возможно, мы все-таки найдем какую-нибудь отгадку.
—Что ж, будем рассуждать,— согласился Никита.— Итак! Некто, желающий нашего конца, располагает немалым числом подручных. Далее, он порой чрезвычайно щепетилен, посему предпочитает, чтобы господин комтур схлопотал пулю от нас, хотя что уж проще на тех же подручных это возложить. Стало быть, в нем присутствует хоть и весьма своеобразно понимаемая, но все-таки некоторая набожность… Впрочем, по отношению к слуге, чей хладный труп мы обнаружили у статуи, он был куда менее набожен и щепетилен… Наконец — он либо знал о шифре, переданном через газету, либо…— Внезапно Бурмасов как-то странно примолк.
