Те, кто, боясь страданий, возникающих из-за различения рождения и смерти (сансары), ищут нирвану, не знают, что рождение и смерть и нирвану не следует отделять друг от друга; и, видя, что все вещи, поддающиеся различению, не имеют реальности, (они) воображают, что нирвана заключается в будущем уничтожении чувств и их областей. (II. 18)
[44]
Таким образом, стремиться уничтожить конвенциональный мир вещей и событий – значит признать, что он действительно существует. Отсюда и принцип махаяны, гласящий: «То, что никогда не возникало, не нужно уничтожать»[a].
Это не пустые спекуляции или софизмы системы субъективного идеализма или нигилизма. Это ответы на практическую проблему, которую можно выразить следующим образом: «Если цепляние за жизнь втягивает меня в порочный круг, как мне научиться не цепляться? Как могу я пытаться не цепляться, если сами попытки – это и есть цепляние?» Другими словами, пытаться не цепляться – это то же самое, что цепляться, потому что мотивация та же – мое насущное желание спастись от трудностей. Я не могу избавиться от этого желания, поскольку желание от него избавиться – это точно такое же желание! Это знакомая повседневная проблема «двойной ловушки», задачи, порождаемой попытками ее решить, волнения из-за своего волнения и боязни возникновения страха.
Философия махаяны предлагает радикальный, но эффективный ответ, являющийся темой литературы, известной как «Праджня-парамита», или «Мудрость достижения другого берега»,– литературы, тесно связанной с работой Нагарджуны (ок. 200г. н.э.), который наряду сШанкарой считается одним из величайших умов Индии. Строго говоря, ответ заключается в том, что любое цепляние, даже за нирвану, тщетно – ибо нет ничего, за что можно было бы ухватиться. Это знаменитая шуньявада Нагарджуны, его «Доктрина Пустоты», также известная как мадхьямика, «Срединный Путь», поскольку она опровергает все метафизические предложения, демонстрируя их относительность. С точки зрения академической философии «Праджня-парамита» и доктрина Нагарджуны – это, бесспорно, своеобразная форма нигилизма или «абсолютного релятивизма». Но точка зрения Нагарджуны другая. Диалектика, с помощью которой он опровергает все концепции реальности,– это лишь средство для разрушения порочного круга цепляния, и конечная цель его философии – не жалкое отчаяние нигилизма, а естественное и непринужденное блаженство (ананда) освобождения.
Название шуньявада происходит от слов шунья («пустой») или шуньята («пустота»), с помощью которых Нагарджуна описывал природу реальности или, скорее, концепций реальности, которые способен формировать человеческий ум. Здесь концепции включают не только метафизические взгляды, но также идеалы, религиозные верования, высшие надежды и амбиции любого рода – все, что человеческий ум ищет и за что он цепляется ради физической или духовной безопасности. Шуньявада не только опровергает сознательно принятые убеждения, но также отыскивает скрытые и бессознательные предпосылки мыслей и действий и подвергает их той же процедуре, пока даже глубины ума не придут к полному безмолвию. Даже сама идея о шунье должна быть уничтожена.
Его нельзя назвать пустым или непустым,
Или и тем, и тем, или ни тем, ни тем;
Но чтобы на него указать,
Его называют «Пустотой».
[45]
Щербатской (1)был определенно прав, полагая, что шуньяваду можно лучше всего описать как доктрину относительности. Ибо метод Нагарджуны сводится к тому, чтобы просто показать, что все вещи не имеют «собственной природы» (свабхава), или независимой реальности, поскольку они существуют только в связи с другими вещами. Ничто во Вселенной не может существовать само по себе – ни факты, ни существа, ни события,– поэтому было бы абсурдным выделять что-либо как идеал, за который следует цепляться. Ибо то, что выделяется, существует только в связи со своей противоположностью, поскольку то, что есть, определяется тем, чего нет, наслаждение определяет боль, жизнь определяет смерть, а движение определяет покой. Очевидно, ум неспособен сформировать идею о том, что значит «быть», без контраста «не быть», поскольку идеи бытия и небытия – это абстракции таких простых переживаний, как, например, наличие монеты в правой руке и отсутствие в левой.
С определенной точки зрения та же относительность существует и между нирваной и сансарой, бодхи (пробуждением) и клешей (загрязнением). То есть поиск нирваны подразумевает существование и проблему сансары, а поиск пробуждения подразумевает пребывание в состоянии загрязнения иллюзией. Другими словами, как только нирвана превращается в объект желания, она становится элементом сансары. Настоящей нирваны невозможно желать, поскольку ее нельзя постичь. В «Ланкаватара-сутре» говорится:
Опять же, Махамати, что значит недвойственность? Это значит, что свет и тень, длинное и короткое, черное и белое – это относительные понятия, Махамати, которые не независимы друг от друга; как и нирвана и сансара, все вещи недвойственны. Нирвана есть лишь там, где есть сансара; сансара есть лишь там, где есть нирвана; ибо условие существования не имеет взаимоисключающего характера. Поэтому говорят, что все вещи недвойственны, как нирвана и сансара. (II. 28)
[46]
Но тождество «нирвана – это сансара» справедливо и в другом смысле: то, что нам кажется сансарой,– это в действительности нирвана, а то, что кажется миром форм (рупа),– это на самом деле пустота (шунья). Отсюда и известное высказывание:
Форма не отличается от пустоты; пустота не отличается от формы. Форма – это пустота; пустота – это форма.
[47]
Опять же, это не значит, что после пробуждения мир форм бесследно исчезнет, потому что нирвану не следует искать как «будущее уничтожение чувств и их областей». Сутра утверждает, что форма является пустотой сама по себе, при всей своей уникальности.
Это тождество должно не постулировать метафизическое предложение, а способствовать процессу пробуждения. Ибо пробуждение не случится, если вы пытаетесь убежать от повседневного мира форм, или изменить его, или избежать определенного опыта, в котором оказались в данный момент. Любые подобные попытки – это проявление цепляния. Даже само цепляние нельзя изменить силой, потому что:
бодхи[пробуждение]– это пять нарушений, и пять нарушений – это бодхи… Если кто-то считает бодхи чем-то, чего нужно достичь, что следует развивать с помощью дисциплины, то он виноват в гордости собой.
[48]
