Неприятности – это удача;
Соглашение – это разногласие.[b]
Другое стихотворение выражает это более наглядно:
На закате петух предвещает рассвет;
В полночь – яркое солнце.[c]
Таким образом, дзэн не говорит, что есть, когда голоден, бесполезно, и что это все равно что голодать, и он не настолько бесчеловечен, чтобы утверждать, что нельзя чесаться, когда испытываешь зуд. Развенчание иллюзии преследования добра не подразумевает обязательного зла стагнации, потому что человеческая ситуация напоминает положение «блох на горячей сковороде». Ни одна альтернатива не решает проблему, потому что падающая блоха вынуждена подпрыгивать, а подпрыгнувшая вынуждена упасть. Выбирать абсурдно, потому что никакого выбора нет.
Таким образом, дуалистическому мышлению точка зрения дзэн покажется фаталистической, отрицающей свободу выбора. Когда Мучжоу спросили: «Мы одеваемся и едим каждый день, как нам избежать этого?»– он ответил: «Мы одеваемся; мы едим». «Не понимаю»,– сказал монах.– «Если не понимаешь, оденься и поешь»
[115][d]. Когда у другого мастера спросили, как избежать «жары», он отправил вопрошающего туда, где ни жарко, ни холодно. Когда его попросили объяснить, он ответил: «Летом мы потеем; зимой мы мерзнем». Или, как говорится в одном стихотворении,
Когда холодно, мы собираемся вокруг костра перед пылающим огнем;
Когда жарко, мы сидим на берегу горного ручья в бамбуковой роще.
[116][e]
И с такой точки зрения можно
Видеть солнце во время дождя;
Черпать чистую воду из сердца огня.[f]
Но в этой точке зрения нет фатализма. Это не просто покорность неизбежности потения во время жары, замерзания во время холода, еды при чувстве голода и сна при усталости. Покорность судьбе подразумевает кого-то, кто покоряется, беспомощную марионетку обстоятельств, а в дзэн такого человека нет. Дуализм субъекта и объекта, познающего и познаваемого, считается таким же относительным, таким же взаимозависимым и неразделимым, как и любой другой. Мы не потеем, потому что жарко; потение – это и есть жара. Одинаково справедливо сказать, что солнце – это свет благодаря глазам и что глаза видят свет благодаря солнцу. Эта точка зрения нам незнакома, потому что мы привыкли думать, что сначала возникает жара, а затем, как следствие, тело потеет. Обратное утверждение кажется чем-то удивительным, как если бы мы сказали «сыр с бутербродом» вместо «бутерброд с сыром». Так, в «Дзэнрин кусю» говорится:
Огонь не ждет солнца, чтобы стать горячим,
Как и ветер не ждет луны, чтобы стать прохладным.
Это шокирующее и, на первый взгляд, нелогичное переворачивание здравого смысла, пожалуй, можно объяснить с помощью излюбленного дзэнского образа «луны в воде». Феномен луны в воде сравнивается с человеческим опытом. Вода – это субъект, а луна – объект. Без воды нет и луны в воде; нет ее и тогда, когда нет самой луны. Но как только восходит луна, вода тут же отражает ее образ; икак только проливается мельчайшая капля воды, луна тут же отражается в ней. У луны нет намерения отражаться, как и вода не отражает изображение целенаправленно. Событие одинаково вызвано как водой, так и луной, и как вода раскрывает яркость луны, так и луна раскрывает прозрачность воды. В другом стихотворении в «Дзэнрин кусю» говорится:
Деревья показывают телесную форму ветра;
Волны дают жизненную энергию луне.[g]
Если выражаться менее поэтично – человеческий опыт одинаково обусловлен как природой ума и структурой органов чувств, так и внешними объектами, присутствие которых ум раскрывает. Люди чувствуют себя жертвами или марионетками своего опыта, потому что они отделяют «себя» от своего ума, считая, что природа ума-тела – это нечто навязанное «им». Они думают, что они не просили о рождении, не просили, чтобы им «дали» чувствительный организм, который подвергается чередованию наслаждения и боли. Но дзэн просит нас выяснить, «кто» «обладает» этим умом и «кто» не просил своих отца и мать зачинать его. Это покажет, что само чувство субъективной изоляции, чувство того, что ты есть тот, кому «дали» ум и с кем происходит опыт,– это иллюзия плохой семантики, гипнотическое внушение многократно повторявшегося неправильного мышления. Ибо не существует «меня», отдельного от ума-тела, структурирующего мой опыт. Смешно также говорить об этом уме-теле как о чем-то, что пассивно и невольно «получило» определенную структуру. Это и есть эта структура, и до появления структуры не было никакого ума-тела.
Наша проблема в том, что способность мышления позволяет конструировать символы вещей отдельно от самих вещей. Это включает способность создавать символ себя, идею о себе, отдельно от себя самого. Поскольку идея намного более понятна, чем реальность, символ намного более устойчив, чем факт, мы учимся отождествлять себя со своей идеей о себе. Отсюда и субъективное чувство «себя», который «обладает» умом, изолированного субъекта, невольно переживающего опыт. Дзэн, со свойственным ему акцентом на конкретном, указывает, что наше драгоценное «я»– это лишь идея, достаточно полезная и оправданная, если понимать ее как таковую, но пагубная при ее отождествлении с нашей истинной природой. Неестественная затруднительность определенного типа самосознания возникает тогда, когда мы осознаем конфликт или контраст между идеей о себе, с одной стороны, и непосредственным, конкретным чувством себя – с другой.
Когда мы перестаем отождествляться с идеей о себе, в отношениях между субъектом и объектом, познающим и познаваемым, происходит внезапная и революционная перемена. Они становятся настоящими взаимозависимыми отношениями, где субъект точно так же создает объект, как объект создает субъект. Познающий больше не чувствует себя независимым от познаваемого; носитель опыта больше не чувствует себя отдельным от опыта. Как результат, само представление о том, чтобы что-то «выбросить» из жизни, чтобы что-то «получить» от опыта, становится абсурдным. Другими словами, становится ясно, что на самом деле у меня нет другого «я», кроме совокупности вещей, которые я осознаю. Это учение школы хуаянь (яп. кэгон) о сети из драгоценных камней, или ши ши у ай (яп. дзи дзи му гэ), в которой каждый камень отражает все остальные
[117].
Чувство субъективной изоляции также основано на неспособности увидеть относительность произвольных и непроизвольных событий. Эту относительность легко почувствовать, если понаблюдать за своим дыханием, потому что небольшого изменения точки зрения достаточно, чтобы чувство «я дышу» сменилось чувством «что-то дышит мною». Мы считаем наши действия произвольными, если им предшествует решение, и непроизвольными, если они происходят без решения. Но если само решение произвольно, то каждому решению должно предшествовать решение принять решение – и так до бесконечности, но, к счастью, этого не происходит. Как ни парадоксально, если бы нам пришлось принимать решение о принятии решения, то у нас не было бы свободы принятия решений. Мы свободны принимать решения, потому что решения просто «случаются». Мы просто принимаем решение без малейшего представления о том, как мы это делаем. По сути, это происходит ни произвольно, ни непроизвольно. «Почувствовать» эту относительность – значит обнаружить еще одну необычную трансформацию нашего опыта в целом, которую можно описать двумя способами. Я чувствую, что все происходящее зависит от моих решений, или я чувствую, что все, включая мои решения, просто происходит спонтанно. Потому что решение – самое свободное из моих действий – просто происходит, как икота внутри меня или пение птиц снаружи меня.
