2.Кикан, или коаны «искусного препятствия», связанные с активным выражением состояния, осознаваемого посредством первой группы.
3.Гонсэн, или коаны «исследования слов», предположительно связанные с выражением понимания дзэн посредством речи.
4.Нанто, или «труднопреодолимые» коаны.
5.Гои, или коаны «Пяти Степеней», основанные на пяти типах отношений «хозяина» и «слуги», или «принципа» (ли) и «вещи-события» (ши), что связывает дзэн с философией хуаянь, или аватамсаки.
Шестая стадия – это изучение буддийских предписаний и правил жизни монаха (виная) в свете понимания дзэн
[161].
Обычно такой курс обучения длится около тридцати лет. Далеко не все дзэнские монахи проходят обучение до конца. Это требуется только для тех, кто должен получить инка, или «знак одобрения» своего мастера, чтобы самому стать мастером (роси), основательно подкованным во всех «искусных средствах» (упайя) для преподавания дзэн другим. Как и в случае других подобных вещей, эффективность системы зависит от самого индивида, поскольку среди ее выпускников есть как высокие, так и низкие Будды. Не стоит полагать, что индивид, прошедший коан, или даже много коанов, обязательно должен быть «преобразившимся» человеком, чей характер и образ жизни радикально отличаются от прежнего. Не нужно также полагать, что сатори – это единственный, мгновенный прыжок из обычного сознания в «совершенное, непревзойденное пробуждение» (ануттара-самьяк-самбодхи). Сатори на самом деле означает мгновенное и интуитивное видение чего угодно, будь то вспоминание забытого имени или постижение глубочайших принципов буддизма. Вы ищете, ищете и не находите. Тогда вы сдаетесь, и ответ приходит сам по себе. Таким образом, в ходе обучения может быть много случаев сатори, большое сатори и малое сатори, и решение большинства коанов не зависит от чего-то более сенсационного, чем своего рода «сноровка» впонимании дзэнского стиля обращения с буддийскими принципами.
Западные представления о буддийских достижениях слишком часто искажаются подходом «загадочного Востока» исенсационными фантазиями, которые были распространены в теософских сочинениях конца XIX – начала XXвв. Эти фантазии были основаны не на непосредственном изучении буддизма, а на буквальной трактовке мифологических эпизодов изСутр, где Будды и Бодхисаттвы наделяются множественными чудесными и сверхчеловеческими свойствами. Таким образом, мастеров дзэн не следует смешивать с теософскими «Махатмами»– эффектными «Учителями Мудрости», обитающими в горных твердынях Тибета и практикующими оккультные искусства. Мастера дзэн вполне человечны. Они болеют и умирают; они знают радость и горе; уних бывает дурной нрав и прочие мелкие «слабости» характера, как и у каждого другого, и им ничто не мешает влюбляться и вступать во вполне человеческие отношения с противоположным полом. Совершенство дзэн означает совершенное и простое бытие человеком. Различие между адептом дзэн и обычными людьми заключается в том, что последние так или иначе пребывают в конфликте со своей собственной человечностью и пытаются быть ангелами или демонами
[162]. В стихотворении-дока авторства Иккю говорится:
Мы едим, испражняемся, спим и просыпаемся;
Это наш мир.
Все, что нам нужно сделать после этого,—
Обучение коанам предполагает характерные азиатские представления об отношениях мастера и ученика, которые во многом отличаются от наших. Ведь в азиатских культурах это священные отношения, где мастер несет ответственность за карму ученика. От ученика в свою очередь ожидается полное повиновение авторитету мастера, причем он должен почитать его больше, чем собственного отца,– а в азиатских странах это значит очень много. Таким образом, для молодого дзэнского монаха роси является символом наивысшего патриархального авторитета, и тот обычно исполняет свою роль в совершенстве – он, как правило, пожилого возраста, неистовый и подобный тигру и, облаченный в формальную одежду для беседы сандзэн, является лицом предельного обаяния и достоинства. В этой роли он представляет собой живой символ всего, что заставляет нас бояться спонтанности, всего, что возбуждает самое болезненное и неловкое самосознание. Он принимает эту роль как упайю, искусное средство, побуждая ученика найти в себе достаточно «силы духа», чтобы вести себя совершенно естественно в присутствии этого внушительного архетипа. Если он сможет это сделать, он станет свободным человеком, которого ничто на свете не сможет привести в замешательство. Следует также иметь в виду, что в японской культуре подростки и молодые люди особенно подвержены высмеиванию, которое свободно используется для адаптации молодежи к общественным условностям.
К обычным азиатским представлениям об отношениях мастера и ученика дзэн добавляет кое-что от себя, в том смысле, что он полностью оставляет завязывание отношений инициативе ученика. Основополагающая позиция дзэн заключается в том, что ему нечего сказать, нечему научить. Истина буддизма настолько самоочевидная, настолько явная, что объяснение разве что может ее скрыть. Поэтому мастер никак не «помогает» ученику, поскольку помогать в действительности означало бы мешать. Напротив, он прилагает все усилия, чтобы создать на пути ученика преграды и препятствия. Так, комментарии Умэня к различным коанам в «Умэнь гуань» намеренно вводят в заблуждение, коаны вообще называются «вьющейся глицинией» или «хитросплетениями», а определенные их группы – «искусными препятствиями» (кикан) и «труднопреодолимыми» (нанто). Это подобно стимулированию роста живой изгороди с помощью подрезки ветвей, поскольку, очевидно, основное намерение – помочь, но ученик дзэн не может по-настоящему познать дзэн, если не познает его самостоятельно. Китайская пословица «То, что приходит через ворота,– не семейное сокровище» вдзэн интерпретируется так: то, что говорит тебе кто-то другой,– не твое собственное знание. Сатори, как объяснял Умэнь, приходит только тогда, когда вы исчерпали свои мысли, только когда вы убедились, что ум не может постичь сам себя. Как говорится в еще одном стихотворении-дока Иккю,
