Упомянутая стела проливает свет на внутреннюю обстановку Верхнего Египта в то время. Ее установили жрецы Амона-Ра-Сонтера в Фивах и другие высшие сановники города в честь Каллимаха, главного эпистата фиванского подразделения Патирисского нома. Согласно тексту, вырезанному на стеле, он отечески заботился о Фивах, «разрушенных из-за всевозможных прискорбных обстоятельств»,— вероятно, намек на то, что сделал с Фивами СотерII в 88 году до н.э.,— и старался восстановить город. И затем опять, когда недавно Фивы постиг сначала голод, а год спустя чума, он приложил все силы, чтобы облегчить ужасные бедствия. Прежде всего он позаботился о том, чтобы религиозные обряды совершались в египетских храмах должным образом. Из надписи можно сделать много разных выводов. Во-первых, чиновники Верхнего Египта действовали независимо от двора, чего не было раньше,— вследствие небрежения царской семьи и, возможно, длительного пребывания Клеопатры в Риме. Фиванцы на все лады восхваляли эпистратега мериды и ни словом не упоминают царицу, кроме как при датировке. К тому же можно понять, что СотерII не до конца уничтожил древнюю египетскую столицу: Фивы, даже усмиренные и разрушенные, продолжали существовать.
Еще одна надпись, относящаяся к 11-му году Клеопатры, была найдена в Гераклеополе. Это декрет Клеопатры и Птолемея Цезаря, изданный в день, соответствующий 13 апреля 41 года до н.э.
[712] Цель декрета состояла в том, чтобы обеспечить соблюдение привилегий, дарованных александрийцам, которые жили в Египте за пределами Александрии и занимались сельскохозяйственными работами. Туземные чиновники докучали александрийцам, требуя с них сборы и налоги, положенные к уплате обычными жителями страны, хотя александрийцы были от них освобождены. Делегация этих александрийцев лично явилась к царице 15 марта (в Мартовские иды!— эту годовщину Клеопатра не забудет), чтобы ходатайствовать о своем деле, и результатом было оглашение декрета месяц спустя. Он был адресован индивидуально стратегам нескольких номов, также его копию, записанную на греческом и египетском языках, было приказано повесить в столицах номов. Случайно до наших дней дошла плита с указом из Гераклеополя.
«Царица Клеопатра, богиня Филопатор, и царь Птолемей, также Цезарь, Бог Филопатор, Филометор, стратегу Гераклеопольского нома, приветствие. Пусть прилагаемый декрет с настоящим царским письмом будет написан греческими и туземными письменами и помещен на всеобщее обозрение в столице и главных городах нома, и пусть будет сделано остальное, согласно нашим приказам. Прощай. 11-й год. 13 десиоса, иначе 13 фармути.
Феону (диойкету?— Авт.). Так как жители Города, которые возделывают землю в Просопитском и Бубастисском номах, обратились к нам с ходатайством об аудиенции 15 фаменота против чиновников в десяти номах
[713] и изложили, как они, против нашей воли и приказов, неоднократно посланных согласно нашему решению к тем, кто стоит над управлением [диойкетам], чтобы никто не требовал от них ничего сверх главных царских сборов (τὰ γνήσια βασιλικά), пытаются действовать неправедно и относят их к числу тех, с кого взимаются деревенские и местные сборы, которые их не касаются, то мы, будучи чрезвычайно возмущены и полагая верным издать всеобщий указ по поводу этого дела в целом
[714], постановили, что все жители Города, которые возделывают землю в стране, не должны подвергаться, как другие, взысканию стефанов и эпиграфов, таких, какие взимаются время от времени и в особых случаях в номах, а также не должно конфисковывать их товары для таких взысканий и требовать с них новых налогов, кроме единовременного главного сбора натурой или деньгами за зерновую землю и виноградники, которые в прошлом регулярно направлялись в царскую казну, и не должно принуждать их к последующей уплате под каким-либо предлогом. Да будет сделано по сказанному и выставлено на всеобщее обозрение, согласно закону».
Это последний известный нам указ, изданный монархом из династии Птолемеев.
Из Египта Клеопатра наблюдала за широкомасштабной борьбой, которая разыгралась в римском мире после смерти Цезаря. До тех пор пока Антоний и Октавиан, ратовавшие за дело покойного диктатора, не смогли успешно вмешаться в дела Восточного Средиземноморья, сенаторские войска в этом регионе под командованием Брута и Кассия имели превосходство на поле боя. Дело Цезаря на Востоке представлял вспыльчивый и неумелый Долабелла, и римские легионы, которые с весны 47 года до н.э. постоянно стояли гарнизоном в Египте, под началом Аллиена выступили, чтобы соединиться с ним в Азии, но в Сирии примкнули к другой стороне и вместо Долабеллы присоединились к Кассию. В июле 43 года до н.э. Долабелла совершил самоубийство в сирийской Лаодикее, чтобы не попасть в руки врага. Клеопатра не оказала помощь Долабелле, хотя душой она наверняка была на стороне защитников дела Цезаря, если позволяла своим чувствам не зависеть от политических соображений. Она упорно игнорировала просьбы Кассия отправить ему на подмогу египетский флот, который считался весьма внушительным. Когда Антоний и Октавиан наконец одержали победу на поле при Филиппах (осенью 42 года до н.э.), царица Египта не сделала ничего, чтобы помочь победившей или проигравшей стороне. До тех пор пока исход противостояния не решился, ее политика бездействия казалась безопасной и благоразумной, но теперь ей угрожал гнев победителей, которые, возможно не без оснований, ожидали от нее большей заинтересованности в деле ее великого возлюбленного. Но у Клеопатры был свой способ вмешательства в мировые конфликты — заметить того, кто находился на пути к успеху, привязать его к себе и подчинить его собственным целям.
Победа при Филиппах сделала Марка Антония правителем восточной части римского мира. Через несколько месяцев после битвы в Эфесе его уже прославляли как воплощенного бога Диониса. Клеопатра не предпринимала никаких шагов, чтобы связаться с Антонием или оправдаться перед ним, пока он сам, спровоцированный ее молчанием, не послал к ней своего распутного друга Квинта Дел-лия
[715] с предложением встретиться с Антонием в Киликии.
Тогда Клеопатра отправилась в путь, чтобы завоевать Марка Антония силой своего оружия. Великолепный корабль плыл по реке Кидн, неся новую Афродиту в окружении маленьких купидонов, нереид и граций навстречу новому Дионису. Свита, как следует ожидать и как показывает Магаффи, была полностью греческой, а не египетской. В Тарсе Клеопатра одержала решительную победу, такую же, как Антоний с Октавианом одержали при Филиппах. Она снова стала любовницей самого влиятельного человека в мире — или, по крайней мере, одного из самых влиятельных. Антоний был готов использовать все свое могущество, чтобы способствовать реализации ее целей. Однако было бы ошибкой видеть в связи Антония и Клеопатры ту романтичность и рыцарство, которые у современных людей ассоциируются с любовью. В «этом жестком языческом мире», как следует из откровенной грубости, с какой сам Антоний рассказывает о своих отношениях с Клеопатрой в одном из писем к Октавиану
[716], все эти вещи не окружал такой преобразующий их ореол. Такое впечатление, что Антоний даже испытывал вульгарную гордость из-за того, что ему доставляла удовольствие настоящая царица; ведь его первая жена-римлянка была дочерью вольноотпущенника, тогдашняя жена-римлянка, ужасная Фульвия, имела плебейское происхождение, а в сонме его случайных любовниц были одни актрисы и заурядные проститутки. Но он делал почти все, чего желала Клеопатра; и с ее точки зрения это было самое важное.
