Как представляется мне, хотя всегда есть возможность, что рассказ о человеке, написанный его современниками, будет в том или ином отношении небеспристрастен, и хотя многие находят удовольствие в том, чтобы ниспровергать общепринятое мнение, в данном случае нет настоящих доказательств в пользу того, чтобы отвергнуть свидетельство Полибия и других авторов о личности Птолемея Филопатора. Один из доводов Магаффи состоял в том, что, если бы мы знали о ПтолемееIV по одним только надписям, мы были бы о нем гораздо лучшего мнения. На самом деле мы вообще ничего не знали бы о нем, потому что надписи с выражением официальной верности со стороны чиновников на государственной службе или почести, которые из политических соображений оказывают царю Египта греческие полисы, являются еще менее ценными свидетельствами о личности царя, чем эпитафии о личности человека, погребенного под ними. Более основательным аргументом является то, что Антиох и Филипп после битвы при Рафии не решились напасть на Египет до самой смерти ПтолемеяIV. Следовательно, они должны были считать, что, пока он жив, Египет сильнее, чем при его малолетнем сыне. Магаффи допускал, что этот факт ничего не доказывает, если предположить, что Антиох и Филипп опасались не самого Филопатора, а правительства во главе с Сосибием. Однако Магаффи считал, что Сосибий умер еще до конца правления Филопатора. Правда, в нашем распоряжении имеются свидетельства в пользу того, что Сосибий был жив, когда царем провозгласили малолетнего Птолемея.
Глава 8
ПтолемейV Епифан
(203–181 годы до н.э.)
Самым естественным опекуном маленького царя и регентом государства была его мать Арсиноя. При жизни Филопатора Арсиноя не могла ничего предпринять против Агафокла. Как только Филопатор умер, Арсиноя стала опасной, так как на ее стороне была народная любовь. Поэтому, прежде чем объявить о смерти царя, до того как Арсиноя появится на людях, Агафокл и Сосибий решили убить ее в укромных дворцовых покоях. Но и это было нелегко — подстроить убийство таким образом, чтобы слухи о нем не поползли за пределами дворца и не навлекли народного гнева на их головы. Если царица внезапно умрет или исчезнет, многие во дворце непременно узнают об этом — как выяснится позже, царские прислужницы были преданы Арсиное,— и потому убийство следовало совершить таким способом, который не вызвал бы подозрения у людей, не вовлеченных в заговор. Задача потребовала тщательной организации, поскольку было привлечено несколько исполнителей под предводительством некоего Филаммона, друга Агафокла, и заговорщики вели между собой переписку. Одно письмо попало в руки постороннего лица, который мог бы разоблачить заговор и спасти царицу, если бы он был ей предан. К несчастью, он не был ей предан, и убийство удалось.
Возможно, в конце 203 года до н.э. Агафокл и Сосибий посчитали момент подходящим и объявили миру о том, что Птолемей и Арсиноя, Боги Филопаторы, отправились на небеса.
По прихоти случая, который сохраняет для нас отдельные фрагменты древней исторической литературы, нет иного периода египетской истории при Птолемеях — этим не могут похвастаться ни полное масштабных предприятий правление второго Птолемея, ни кампании Птолемея Эвергета за Евфратом,— события которого были бы лучше освещены в источниках, чем тот, что последовал в Александрии за объявлением Агафокла и Сосибия. Нам придется дожидаться воцарения последней великой Клеопатры, прежде чем сцены происходящего в Александрии предстанут перед нами в такой же полноте деталей, как и та, что развернулась в 203 году до н.э. после объявления народу о смерти царей, и другие события, последовавшие за ней, которые описал Полибий, причем сделал он это так, что ему позавидовал бы любой современный репортер. Полный перевод этих глав из труда античного историка можно прочитать в «Империи Птолемеев» Магаффи. Там прекрасно описаны Агафокл и Сосибий, два злодея, стоящие на деревянном помосте в окружении грандиозной колоннады дворца; венец, водруженный на голову шестилетнего ребенка, маленького наследника великого государства Птолемеев, когда огласили волю или предполагаемую волю покойного царя, назначавшую Агафокла и Сосибия его опекунами; речь Агафокла к строю солдат в македонских доспехах; а потом две серебряные урны с прахом царя и царицы, которые, как заявил Агафокл, следует захоронить со всеми церемониями — разумеется, в Семе, где покоятся тела царей рядом с телом Александра. И наконец, читатель может даже услышать, как по толпе бежит ропот, по всему великому городу, распространяя тайну смерти Арсинои, ее волнующую историю, которая вызывает в народе сострадание и брожение.
Какое-то время Сосибий и Агафокл сохраняют свое высокое положение в Александрии. Но они понимают, что со всех сторон им грозит опасность. Ее представляют другие придворные, лелеющие собственные честолюбивые планы, причем некоторые из них, например Филаммон, были посвящены в убийство царицы; наемные войска, которые могли проникнуться народным гневом на недостойных опекунов юного царя. И наконец, существовала внешняя угроза со стороны Антиоха и Филиппа. Антиох мог снова напасть на Келесирию, Филипп — на владения Птолемеев в Эгейском море, не говоря уже о национальных восстаниях в Верхнем Египте, подавить которые пока не удавалось.
Агафокл и Сосибий приняли все меры, которые смогли. Все выдающиеся люди при дворе были изгнаны из Египта. Филаммон стал либиархом, то есть губернатором Киренаики. Птолемей, сын Агесарха, отправился послом в Рим. Скопас, этолийский военачальник, получил задание поехать в Грецию и набрать новых наемников, которые должны были занять александрийские лагеря и укомплектовать дворцовую гвардию, тогда как прежних убрали подальше от Александрии и небольшими отрядами разбросали по гарнизонам в Верхнем Египте и отдаленных зависимых странах. Сын старого Сосибия по имени Птолемей уехал послом в Македонию, чтобы по возможности помешать Филиппу объединиться с Антиохом и ударить по владениям Птолемеев
[495], а послом к Антиоху отправился Пелопс, сын Пелопса. Еще до смерти Филопатора Антиох начал занимать владения Птолемеев в Малой Азии. Пелопс должен был убедить его соблюдать договор, заключенный с Филопатором. Письмо от Антиоха в Амизон подле Тралл, где он обещает его жителям привилегии, которыми они пользовались при Птолемее, датируется маем или июнем 203 года до н.э.
[496]
Однако Агафокл вел невоздержанную жизнь. Этот выскочка не сдерживал ни гордости, ни похоти. Народный гнев ждал только подходящего вождя, чтобы прорваться. Что же до старого Сосибия, то о нем больше ничего не слышно, и, должно быть, он умер вскоре после воцарения нового правителя. Вождь нашелся в 202 году до н.э. в лице Тлеполема, которого Агафокл назначил стратегом в Пелусий, чтобы подготовить оборону границы на случай, если Антиох снова завоюет Палестину. Вскоре Пелусий стал центром восстания против Агафокла. Когда македонские войска в Александрии
[497] перешли на сторону Тлеполема, участь Агафокла и его сообщников была решена. Полибий снова живо и подробно описал инциденты, которые привели к взрыву в Александрии, и последовавшие за ним события, но здесь их невозможно пересказать в деталях: штурм дворца, жалкие попытки Агафокла добиться компромисса, заслужить пощаду, наконец, передача мальчика-царя македонским войскам. Мы видим растерянного ребенка семи лет на лошади среди орущих толп, которого привезли на Стадион, усадили на трон на глазах народа. Затем молодой Сосибий, сын старого интригана, командир телохранителей, дальновидно перешедший на сторону народа, проскальзывает к маленькой фигурке на престоле, наклоняется к его уху, спрашивает, отдает ли он убийц матери людскому мщению. От оглушенного и испуганного мальчика легко было добиться знака согласия, и тут же по рядам воинов и городу раздался крик: «Царская воля!» Александрия предается оргии самосуда. Агафокла вытащили из дома и убили; Агафоклею, жалкую старуху мать Энанту, жену Филаммона,— всех проволокли голыми по улицам, буквально раздирая на клочки; самого Филаммона, который случайно приехал в Александрию из Кирены, забили до смерти, его маленького сына задушили. Именно по поводу этих сцен Полибий замечает, что жители Египта (он явно имеет в виду, что все это творили не только этнические египтяне, но и греки, а возможно, виновниками зверства были только последние, которые, можно предположить, за годы жизни в египетском окружении переняли некоторые его качества) в возбуждении злобы проявляют неестественную склонность к чудовищным жестокостям.
