Самые любопытные из бумаг Птолемея — те, где он описывает свои сны и сны близняшек, которые, разумеется, считались пророческими, и очень человеческое письмо Аполлония к брату в момент гнева и разочарования: «Клянусь Сераписом, если б я не имел к тебе по-прежнему хоть немного уважения, ты больше никогда бы не увидел моего лица. Все, что ты говоришь, неправда, и, когда видения говорят тебе, что мы спасемся, мы только тонем еще глубже»
[588]. Интересно, что, как мы видим, эти греки, жившие в самом сердце Египта в египетском храме, все еще придерживались литературной традиции своего народа. Сидя на песке под египетским солнцем, они переписывали на листах папируса стихи греческих поэтов. В нашем распоряжении имеются сорок четыре стиха из Еврипида, написанные почерком, который не принадлежит ни одному из двух братьев, а другие стихи в том же папирусе написаны рукой Аполлония. На обратной стороне видны четыре столбца из Еврипида, выведенные почерком Птолемея, и две эпиграммы Посидиппа о Фаросском маяке и храме Арсинои Зефирской, которые иначе не сохранились бы до наших дней. По допущенным в них ошибкам видно, что переписчики не имели достаточного филологического образования; и тем не менее эти мужчины из сравнительно малокультурной семьи македонского солдата все же находили удовольствие в известных им отрывках греческой поэзии, пусть даже не слишком утонченное. Это дает нам многое понять о том, какую культуру сохраняли греки, разбросанные по восточным странам после смерти Александра Великого.
Египетские евреи, по всей видимости, пользовались благосклонностью двора Филометора и Клеопатры. В державе Селевкидов древний род первосвященников изгнали из Иерусалима, а на их место взяли тех, кто поклялся в покорности сирийскому царю. Представитель законного рода по имени Хония (которое греки переделали в Онию, оно было каким-то образом связано со словом «онос», «осел», которому, по тогдашнему поверью, поклонялись евреи) бежал в Египет. Видимо, его сопровождали многие сторонники, поскольку Птолемей выделил им полосу земли на восточном рукаве Нила, после того ставшую известной как «земля Онии»
[589]. Онии разрешили построить иудейский храм на месте заброшенного египетского храма богини Баст в Леонто-поле, который более-менее походил на храм в Иерусалиме, и там отправлять свой культ, набрав духовенство из избранного племени. Сэр Флиндерс Питри помещал храм Онии на огромном искусственном холме Телль-эль-Йехудия, который, как он доказывает, был насыпан в II веке до н.э. Его остатки согласуются с утверждением Иосифа Флавия, что главное здание возведенного на холме храма возвышалось на 60 локтей. Храм имел те же пропорции, что и храм Соломона (в меньшем масштабе), и территория вокруг была устроена примерно так же, считает Питри, чтобы соответствовать плану участка вокруг иерусалимского храма
[590]. Богослужения продолжались там до тех пор, пока Веспасиан не закрыл храм. Хотя ортодоксальные раввины считали его не вполне законным, храм наверняка пользовался постоянной поддержкой части египетских евреев.
Хотя после возвращения с Кипра Филометор всю оставшуюся жизнь удерживал египетское царство вопреки всем махинациям брата, это удавалось ему с помощью либо военной силы, либо дипломатической ловкости в зависимости от того, чего требовал случай. Если бы Рим придерживался своего собственного решения, принятого в 163 году до н.э., то, поскольку Филометор охотно его выполнял, не осталось бы места для дальнейших споров, но в сенате были влиятельные люди, всегда готовые поддержать обращения от Птолемея Брата, чтобы нарушить это решение в его пользу. Теперь Птолемей Брат просил отдать ему Кипр вдобавок к Киренаике, и сенат, выслушивая его послов, не давал прекратиться распрям в царстве Птолемеев.
В 162 году до н.э. Птолемей Брат лично отправился в Рим, и, как ни старались послы Филометора убедить римлян, сенат все-таки постановил, что Брату следует отдать Кипр. Он покинул Рим с двумя сенатскими легатами, которым было поручено водворить его на остров в качестве царя, но без применения военной силы, так как в Риме надеялись, что Филометор добровольно подчинится их решению. Однако Филометор, выказав все возможные почести римскому легату, который прибыл к нему в Александрию, решительно не соглашался на новое предложение римлян. Брат возвратился в Киренаику, собрав по пути войско в тысячу критских наемников, и дожидался развития событий на побережье у границы Египта. Тогда Кирена и другие греческие города его царства восстали против него. Отправляясь в Рим перед этим, он оставил наместником в Киренаике египтянина по имени Симпетесис, которого по-гречески звали Птолемей: «очередной признак, при этом странный, возрастающей силы туземного населения» (М.). Когда разразился мятеж, Симпетесис перешел на сторону восставших, так же как и ливийцы, светлокожие жители Киренаики. Поэтому вместо того, чтобы приобрести Кипр, Птолемей Брат обнаружил, что ему придется воевать за киренский престол. Филометор получил известие о недовольстве Рима тем, что он не выполнил решение сената; но теперь египетский царь, с которым имели дело римляне, стал взрослым мужчиной. Рим был не готов прибегнуть к силе — Филометор знал это и спокойно стоял на своем. Прошло восемь лет, и Рим так ничего и не предпринял. В 155 году до н.э. были раскрыты тайные переговоры правителя Кипра Архия с царем из династии Селевкидов ДеметриемI, который тоже положил глаз на Кипр. Это был тот самый Деметрий, который в 164–163 годах до н.э. так дружески отнесся к Филометору в Риме, а в 162 году до н.э. бежал в Сирию, чтобы взойти на трон своих предков. В итоге пришлось укрепить оборону острова. В 154 году до н.э. Брат снова появился в Риме и показал испуганному сенату какие-то отметины на теле, по его словам, шрамы от ран, нанесенных ему подосланными убийцами на службе у Филометора. Рим обратился к своим союзникам в Восточном Средиземноморье, поручая им посадить Птолемея Брата на трон Кипра с помощью военной силы, но так как сам Рим ничего не сделал, то и союзники не торопились что-то предпринимать, и Филометор все так же хранил твердость и спокойствие, а Брат, высадившись на Кипре с войском, оказался предоставлен самому себе. Наконец для Филометора наступила пора начать военные действия, и он сделал это быстро, умело и эффективно. Захватчик был заперт в киприотском городе Лапефосе и принужден сдаться лично в руки Брата. Поведение Филометора в тот момент показало миру, что это был за человек. Он не только простил Брата, но и заключил с ним новый договор, по которому тот должен был мирно вернуться в Киренаику (которую он тем временем вернул под свою власть) и ежегодно получать от Египта оговоренное количество хлеба. Еще Филометор обещал выдать за него одну из своих дочерей, третью Клеопатру
[591]. То, как повел себя Брат после смерти Филометора, показывает, что он не испытывал особой благодарности. Но при жизни Филометора он больше не мог претендовать на Кипр. Судя по тому, что его брак с юной Клеопатрой не состоялся, можно сделать вывод, что он пошел против старшего брата. Но Рим его больше не поддерживал. Филометор нашел мощного защитника в лице Марка Катона Старшего. До нашего времени сохранились фрагменты речи, которую Катон произнес в сенате, «De Ptolemaeo rege optimo et beneficissimo».
