Вымыв руки, Махеш Капур тщательно вытер их, оставил записку для офиса Юридических прецедентов и отправился в здание Заксобрания.
5.10
Родовой особняк Байтар-Хаус, где жили наваб-сахиб и его сыновья, был одним из красивейших домов Брахмпура. Продолговатый бледно-желтый фасад, темно-зеленые ставни, колоннады, высокие потолки, большие зеркала, невероятно тяжелая темная мебель, люстры и канделябры, написанные маслом портреты предыдущих аристократических обитателей и фотографии в рамках по всем коридорам, запечатлевшие визиты разнообразных высокопоставленных британцев: большинство посетителей громадного дома, обозревая его обстановку и антураж, невольно поддавались чувству некоего мрачного благоговения, которое в последнее время усилилось из-за пыльности и неухоженности тех огромных пространств особняка, недавние обитатели которых уехали в Пакистан.
Бегум Абида Хан тоже когда-то жила здесь вместе с мужем, младшим братом наваба-сахиба. Долгие годы она томилась на женской половине, пока не убедила мужа позволить ей более осмысленное и непосредственное взаимодействие с внешним миром. Там она оказалась куда более успешной в политических и общественных делах, чем ее супруг. Когда совершился Раздел, муж бегум Абиды Хан – страстный его сторонник – осознал всю уязвимость своего положения в Брахмпуре и решил уехать. Сперва он отправился в Карачи. Затем – отчасти из-за неуверенности в том, как скажется его переселение в Пакистан на принадлежавшей ему собственности в Индии и на имуществе его жены, отчасти потому, что он был непоседа, отчасти в пылу религиозности – он уехал в Ирак, чтобы посетить разнообразные шиитские святыни, и решил пожить там несколько лет. С тех пор как он последний раз приезжал в Индию, прошло уже три года, и никто ведать не ведал о его планах. Они с Абидой Хан были бездетны, так что, наверное, это не имело большого значения.
Вопрос имущественного права в целом по-прежнему оставался нерешенным. Байтар, в отличие от Марха, который был княжеством, где действовало право первородства, являлся крупным поместьем заминдари, чья территория находилась непосредственно на землях Британской Индии и подчинялась мусульманскому праву личного наследования. Раздел имущества в случае смерти или распада семьи тоже был возможен, но давно уже, много поколений подряд, никакого существенного разделения собственности не происходило, и почти все по-прежнему продолжали жить все в том же сумбурном доме в Брахмпуре или в поместье форт Байтар если не в дружбе и согласии, то уж точно не в ссорах и судебных тяжбах. А благодаря постоянной суете, визитам, фестивалям и празднованиям – как на мужской, так и на женской половине царила возвышенная атмосфера, исполненная энергии и жизни.
С Разделом все изменилось. Дом перестал быть великой общиной. Во многих смыслах его постигло запустение. Дядюшки и кузины разбежались кто в Карачи, кто в Лахор. Один из троих братьев умер, другой уехал, и только кроткий вдовец, наваб-сахиб, остался. Он все больше времени проводил в библиотеке, погрузившись в чтение персидской поэзии, или истории Древнего Рима, или того, к чему лежала его душа в определенный день. Управление своим загородным поместьем в Байтаре – основным источником его дохода – он почти полностью доверил своему мунши
[223]. Этот ушлый полуслуга-полуклерк не поощрял в хозяине желания тратить больше времени на изучение дел в своем заминдари. Для ведения дел, не касающихся поместья, наваб-сахиб держал личного секретаря.
Со смертью жены и приближением старости наваб-сахиб стал менее общительным, все больше задумывался о грядущей смерти. Он хотел бы почаще общаться со своими сыновьями, но тем было по двадцать лет, они любили отца, но были склонны держаться на почтительном расстоянии. Юриспруденция Фироза, медицина Имтиаза, их собственный круг друзей, их любовные похождения (о которых отец знал лишь понаслышке)– все это вывело их за пределы орбиты Байтар-Хауса. А его дорогая дочка Зайнаб навещала отца только изредка – раз в несколько месяцев,– когда муж разрешал ей и двоим внукам наваба-сахиба приехать в Брахмпур.
Иногда он даже скучал по громам и молниям Абиды, женщины, чью беззастенчивость и напористость наваб-сахиб инстинктивно не одобрял. ЧЗС бегум Абида Хан отвергала ограничения и притеснения зенаны
[224] и Байтар-Хауса в целом, поэтому поселилась в маленьком домике поближе к Законодательному собранию. Она твердо верила, что в борьбе за справедливость и ради пользы дела стоит проявлять агрессию и отбросить ложный стыд, и наваб-сахиб казался ей совершенно никчемной личностью. Естественно, о собственном муже она тоже была не слишком высокого мнения – ведь после Раздела он «бежал» из Брахмпура и теперь ползал на брюхе по Ближнему Востоку в приступе религиозной одури.
Поскольку в Брахмпур приехала Зайнаб – ее обожаемая племянница, Абида посещала Байтар, но пурда, которую ей следовало соблюдать, ее бесила, как и неизбежное осуждение ее образа жизни со стороны старых обитательниц зенаны.
Но кто они, в конце концов, такие, эти старухи?– хранилище традиций, древних привязанностей и семейной истории. Лишь две старые тетки наваба-сахиба и вдова его покойного брата – вот и все, кто остался в некогда людной и полной жизни зенане.
В Байтар-Хаусе было только двое детей – гостившие внуки наваба-сахиба, шести и трех лет от роду. Они любили приезжать в Байтар-Хаус, любили Брахмпур, потому что их восхищал огромный старый особняк, где они частенько видели мангустов, пролезавших под двери в запертые пустынные покои, и потому что все в доме – от Фироза-маму
[225] и Имтиаза-маму до «старой челяди» икухарок – баловали их и пестовали, как могли. А еще потому, что их мама выглядела здесь куда более счастливой, чем дома.
Наваб-сахиб не любил, когда его отрывали от чтения, но для внуков он делал исключение – и даже более того. Дом был предоставлен Хассану и Аббасу в полное распоряжение, они могли бегать, где хотели. Не важно, в каком он находился расположении духа, ребятишки всегда поднимали деду настроение. И, даже погрузившись в безличностную утешность истории, наваб-сахиб был счастлив, когда его вытаскивали в настоящий мир, поскольку этот мир олицетворяли его внуки. Как и весь особняк, библиотека ветшала и разваливалась. Величественное собрание книг, основанное отцом и пополнявшееся всеми троими братьями – сообразно вкусам каждого,– обитало в не менее величественном зале с высокими окнами и укромными нишами. Наваб-сахиб в свеженакрахмаленной курте-паджаме с несколькими крошечными квадратными дырочками на курте (можно было подумать, что ткань побита молью, если бы хоть одна моль сподобилась проедать квадратные дырки) расположился этим утром за круглым столом в одной из ниш и читал «Заметки на полях лорда Маколея», отобранные племянником лорда – Дж.М.Тревельяном
[226].
