На таком же грамотном, но несколько более вычурном урду юный Муртаза Али ответил:
–Извиняться не за что, поверьте мне, бегум-сахиба. Я только очень сожалею, что мне суждено передать вам такие вести.
–Тогда прошу как можно короче изложить мне, что произошло. Что полиция делает здесь – в доме моего отца? И правда ли, что они пришли конфисковать дом? На каком основании?
–Даже не знаю, с чего начать, бегум-сахиба. Они здесь и намерены занять дом как можно скорее. Полисмены уже собирались войти, но инспектор прочел вашу записку и смилостивился на эти полчаса. У него ордер от распорядителя имущества эвакуированных и министра внутренних дел, предписывающий занять все незаселенные помещения дома, поскольку большинство его бывших жильцов сейчас обосновалось в Пакистане.
–Входит ли зенана в их число?– спросила Зайнаб, насколько могла спокойно.
–Я не знаю, что в него входит, бегум-сахиба. Он сказал: «Все незаселенные помещения».
–Как он узнал, что бóльшая часть дома пустует?– спросила Зайнаб.
–Боюсь, бегум-сахиба, что это очевидно. Отчасти, конечно, это известно всем. Я пытался убедить его, что здесь проживают люди, но он указал на темные окна. И даже наваба-сахиба сейчас нет в доме. И никого из его сыновей.
Зайнаб помолчала минуту. А затем сказала:
–Муртаза-сахиб, я не собираюсь потерять за полчаса то, что принадлежит нам многие поколения. Мы должны срочно связаться с Абидой-чачи
[231]. Ее собственность тоже под угрозой. И с Капуром-сахибом, министром по налогам и сборам, старым другом семьи. Вы должны это сделать, поскольку в зенане нет телефона.
–Я сделаю это немедленно. Молюсь, чтобы у меня получилось.
–Боюсь, нынче вечером вам придется забыть о ваших обычных молитвах,– сказала Зайнаб с улыбкой, которая была явственно слышна в ее голосе.
–Да, увы, это так,– ответил Муртаза Али, удивившись, что и он может улыбаться в такой несчастливый момент.– Пойду и попытаюсь связаться с министром по налогам и сборам.
–Пошлите за ним автомобиль… нет, погодите…– сказала Зайнаб,– машина может понадобиться. Убедитесь, что она поблизости.
Она снова задумалась на минуту. Муртаза Али чувствовал, как убегают секунда за секундой.
–У кого находятся ключи от дома?– спросила Зайнаб.– От пустых комнат, я имею в виду?
–Ключи от зенаны у…
–Нет, те комнаты, которые не видны со стороны дороги, не имеют значения, я говорю о комнатах марданы.
–Несколько ключей у меня, кое-какие у Гуляма Русула, а какие-то наваб-сахиб увез с собой в Байтар.
–Теперь вы сделаете вот что,– тихо сказала Зайнаб.– У нас очень мало времени. Соберите всех слуг и служанок со всего дома и велите им принести свечи, лампы, светильники – все, что способно гореть в этом доме,– и хоть немного осветить каждую комнату, окно которой выходит на дорогу. Вы понимаете, что должны войти даже в те комнаты, которые обычно вам нельзя открывать без позволения, и даже если вам придется взломать для этого замки.
Мерилом ума Муртазы Али было то, что он не осуждал, а просто принимал благое – хоть и отчаянное – значение этих действий.
–С улицы должно казаться, что дом обитаем, даже если у инспектора есть резоны считать, что это не так. У него должен быть законный повод уйти, даже если мы не сможем заставить его поверить в это.
–Да, бегум-сахиба.– Муртаза испытывал восхищение перед этой женщиной с мягким голосом, которую он никогда не видел – и никогда не увидит.
–Я знаю этот дом как свои пять пальцев,– продолжала Зайнаб.– Я родилась здесь, как и мои тетки. Хотя сейчас я ограничена только этой частью, я знаю остальные с детства, и знаю, что они не слишком изменились с годами. У нас очень мало времени, и я собираюсь лично помочь осветить комнаты. Отец все поймет, а мнение остальных для меня не имеет большого значения.
–Умоляю вас, бегум-сахиба,– всполошился личный секретарь ее отца, и в голосе его послышалась боль и тоска.– Умоляю вас, не делайте этого. Организуйте зенану, зажгите все светильники, которые там найдутся, и передайте их на эту сторону. Но прошу вас, оставайтесь там, где вы есть. Я прослежу, чтобы все было исполнено, как вы велите. А теперь мне надо бежать, и в течение пятнадцати минут я сообщу, как идут дела. Аллах да хранит вашу семью,– сказал он и удалился.
Зайнаб оставила при себе Мунни и отослала другую служанку помогать зажигать лампы и светильники и передавать их на другую половину дома. Затем она вернулась к себе в комнату и взглянула на Хассана и Аббаса, которые по-прежнему мирно спали. «Это вашу историю, ваше наследство, ваш мир я защищаю»,– подумала она, нежно запустив пальцы в густые волосы младшего. Хассан, обычно такой бука, во сне улыбался и обнимал младшего братца. В соседней комнате громко молились тетушки.
Зайнаб закрыла глаза, произнесла Фатиху
[232] и села, совершенно обессиленная. Затем она вспомнила то, что однажды сказал ей отец, несколько секунд размышляла, насколько это важно, а потом принялась писать еще одно письмо. Она велела Мунни разбудить мальчиков и быстро одеть их в самую нарядную одежду: Аббаса в белую курту, а его старшего брата в белоснежную ангарху
[233]. Белые вышитые шапочки украсили головы обоих.
Когда через пятнадцать минут от Муртазы Али не поступило никакого известия, Зайнаб послала за ним. Когда он явился, она спросила:
–Все сделано?
–Да, бегум-сахиба, все. В доме светится каждое окно.
–А что Капур-сахиб?
–Боюсь, я не смог поговорить с ним по телефону, хотя госпожа Капур послала за ним. Наверное, он допоздна работает где-то в секретариате. Но в его кабинете трубку никто не взял.
–Абида-чачи?
–Ее телефон не отвечал, и я смог только послать ей записку. Простите меня за нерадивость.
–Муртаза-сахиб, вы уже сделали больше, чем мне казалось возможным. Теперь послушайте, я прочту вам это письмо, и вы скажете, как его можно улучшить.
Очень быстро они обсудили черновик письма. В нем было всего семь или восемь строчек по-английски. Муртаза задал два-три уточняющих вопроса и предложил пару дополнений. Зайнаб согласилась с ними и сделала чистовой вариант письма.
–Итак, Хассан и Аббас,– сказала она сыновьям, глаза у которых все еще были сонными, хотя и блестели, увлеченные неожиданной игрой.– Теперь вы пойдете с Муртазой-сахибом и сделаете все, что он скажет. Нана-джан будет очень доволен вами, когда вернется, и я тоже. Имтиаз-маму и Фироз-маму тоже вас похвалят.
