Лата и Малати заходить отказались.
–Я ведь студентка-медик и уже достаточно жути повидала,– сказала Малати.
–Прошу тебя, не дразни Варуна,– чуть погодя сказала ей Лата.
–О, я его не дразнила,– сказала Малати.– Я просто слушаю его внимательно. Ему же лучше…– засмеялась она.
–Мм… ты его нервируешь.
–Ты очень заботишься о своем старшем братце.
–Он не… а, да… мой младший старший братец. Что ж, поскольку у меня нет младшего брата, я, видимо, поручила ему эту роль. А если серьезно, Малати, я за него переживаю. И мама тоже. Мы понятия не имеем, что он собирается делать, когда через несколько месяцев закончит обучение. Он ничем особенно не увлечен. И Арун вечно запугивает его и издевается. Я бы очень хотела, чтобы какая-нибудь девушка взяла его под свое крыло.
–А я не подхожу? Стоит признать, в нем есть какое-то скромное обаяние. Хе-хе!– изобразила она смех Варуна.
–Не шути, Малати. Не знаю, как Варун, а вот мама была бы в ярости,– сказала Лата.
Чистая правда. Даже если не принимать во внимание, что подобное невозможно чисто географически, трудно даже вообразить в какой ужас привела бы госпожу Рупу Меру одна мысль об этом. Малати Триведи, помимо того, что она была одной из горстки девушек-студенток среди почти пятисот юношей в Медицинском колледже принца Уэльского, была известна своими свободными взглядами, участием в акциях Социалистической партии и своими амурными делами – хотя, стоит заметить, не с кем-то из этих пятисот юношей, которых она по большей части презирала.
–А по-моему, твоей маме я очень даже нравлюсь,– сказала Малати.
–Это к делу не относится,– сказала Лата.– И если честно, это меня страшно удивляет. Обычно она обо всех судит очень предвзято. На ее месте я бы решила, что ты плохо на меня влияешь.
Однако это было не так. Даже с точки зрения госпожи Рупы Меры. Малати, несомненно, помогла Лате обрести больше уверенности в себе с тех пор, как она, едва оперившись, выпорхнула из гнезда святой Софии. И Малати успешно увлекла Лату индийской классической музыкой, которую, в отличие от газелей, госпожа Рупа Мера вполне одобряла. А соседками по комнате девушки стали, потому что у государственного медицинского колледжа (обычно его называли просто «Принцем Уэльским») не было условий для размещения небольшого количества девушек, и колледж договорился с университетом Брахмпура, чтобы их поселили в университетском общежитии.
Малати была очаровательна, одевалась скромно, но со вкусом и могла поддержать разговор с госпожой Рупой Мерой обо всем, начиная с религиозных постов и заканчивая кулинарией и генеалогией (ее собственных прозападных детей эти темы не интересовали вовсе). Кроме того, Малати была белокожей, что являлось огромным плюсом в подсознательных калькуляциях госпожи Рупы Меры. Госпожа Рупа Мера также подозревала, что в жилах Малати Триведи, обладающей опасно привлекательными зеленоватыми глазами, течет кровь кашмирцев или синдхов
[52]. Впрочем, ничего подобного она до сих пор не обнаружила.
А еще, хотя они нечасто говорили об этом, Лату и Малати сближала потеря. Обе рано остались без отцов.
Малати потеряла обожаемого отца, хирурга из Акры, когда ей было всего восемь лет. Он был успешным, красивым человеком с широким кругом знакомых. Где он только не работал – некоторое время он был прикомандирован к армии и уехал в Афганистан, преподавал в медицинском колледже Лакхнау, а кроме того, занимался частной практикой. На момент смерти, пусть его и нельзя было назвать экономным человеком, он обладал приличным состоянием. В основном в виде недвижимости. Каждые пять лет он полностью снимался с места и переезжал в новый город штата – в Меерут, в Барейли, в Лакхнау, в Агру. Куда бы он ни приехал, он строил новый дом, но и от старых не избавлялся. Когда он умер, мать Малати впала в депрессию, казавшуюся необратимой, и в таком состоянии провела два года.
Затем ей удалось взять себя в руки. У нее была большая семья, о которой нужно было заботиться. Матери Малати волей-неволей пришлось думать о вещах с практической точки зрения. Она была очень простодушной идеалисткой, честной женщиной, и ее больше заботило то, что правильно, чем то, что принято, удобно или выгодно с финансовой точки зрения. И именно в таком ключе она была намерена воспитать свою семью.
И какую семью! Почти все – девочки. Старшая – сущий сорванец шестнадцати лет, когда умер отец,– теперь была уже замужем за сыном деревенского помещика. Она жила милях в двадцати от Агры, в огромном доме с двадцатью слугами, садами личи
[53] и бесконечными полями, но даже после замужества навещала сестер в Агре, приезжая на несколько месяцев. Вслед за старшей сестрой родилось еще двое сыновей, но оба они умерли в детстве, в возрасте пяти и трех лет.
После мальчиков на свет появилась Малати, которая была на восемь лет младше своей сестры. Она тоже росла как мальчишка, хоть и ни в коем случае не была сорванцом. Причин тому было несколько, и все связаны с ее младенчеством: пронзительный взгляд ее необыкновенных глаз, ее мальчишеская внешность, тот факт, что мальчишеская одежда была под рукой и та печаль, которую испытали ее родители после смерти двоих сыновей. Следом за Малати одна за другой появились еще три девочки, затем снова мальчик, а потом отец умер.
Поэтому Малати почти всегда воспитывалась среди женщин. Ее младший брат рос словно младшая сестра. Он был слишком мал, чтобы воспитываться как-то иначе. (Некоторое время спустя, должно быть от недоумения, он последовал за братьями.) Девочек окружала атмосфера, в которой мужчины стали рассматриваться как угроза и эксплуататоры. Многие мужчины, с которыми пришлось общаться Малати, именно такими и оказались в итоге. Никто не смел посягнуть на память отца. Малати была полна решимости стать таким же врачом, как он, никогда не позволявшим своим инструментам пылиться на полке. Однажды она тоже возьмет их в руки.
Кем были эти мужчины? Одним из них был двоюродный брат, который присвоил многое из вещей ее отца. Отец собирал эти вещи, пользовался ими, а теперь, после его смерти, они лежали на складе. Мать Малати вычеркнула из их жизни то, что считала несущественным. Теперь уже не было обязательно обладать двумя кухнями – европейской и индийской. Фарфор и восхитительные столовые приборы для западной кухни были вместе с большим количеством мебели убраны в гараж. Двоюродный брат тут же заявился, взял ключи у скорбящей вдовы, пообещав, что сам все уладит, и вывез все, что лежало в гараже. Мать Малати в итоге не увидела ни рупии из вырученных денег.
