–Ах, так это проблема учителя?– спросил Фироз, придерживая клюшку друга, чтобы тот его не ударил.
Он вновь приободрился: общество Мана неизменно оказывало на него веселящее действие.
–Разве не мне решать, чему учиться?
–Возможно,– кивнул Фироз.– Если б ты только понимал, что тебе на пользу, а что нет.
6.10
Вернувшись домой, Фироз решил поговорить с отцом. Он был уже не так раздосадован, как сразу после встречи с Муртазой Али, однако по-прежнему не понимал, в чем дело. Возможно, секретарь неправильно понял слова отца или просто преувеличил? Зачем отец отдал такое странное распоряжение? На Имтиаза оно тоже распространяется? Если да, то с чего вдруг такая опека? Что, по его мнению, они могут учудить? Пожалуй, надо его успокоить…
Не обнаружив отца в кабинете, он подумал, что тот отправился в зенану поговорить с Зайнаб, и решил за ним не ходить. И правильно сделал: наваб-сахиб хотел обсудить с ней дело настолько личное, что появление кого бы то ни было, даже любимого брата, сразу положило бы конец разговору.
Зайнаб, проявившая поразительную отвагу во время полицейской осады дома, теперь устроилась рядом с отцом и горестно плакала. Наваб-сахиб обнял ее за плечи. На его лице читалась скорбь.
–Да,– тихо произнес он,– до меня доходили слухи, что он гуляет. Но нельзя же верить всему, что говорят!
Зайнаб помолчала, а потом, закрыв лицо руками, прорыдала:
–Абба-джан, я ведь знаю, что это правда!
Наваб-сахиб ласково погладил ее по волосам, вспоминая ту пору, когда Зайнаб было четыре годика и она со всеми своими тревогами и печалями приходила к нему. Невыносимо было сознавать, что зять причиняет ей такую боль своей неверностью. Он подумал о собственном браке и о ласковой, хозяйственной женщине, которую он почти не знал в первые годы брака и которая позже, после рождения трех детей, целиком и полностью завоевала его сердце. Вслух он сказал:
–Будь терпелива, как твоя мама. Рано или поздно он одумается.
Зайнаб не подняла головы, однако мысленно подивилась, что он помянул покойную мать. Через некоторое время отец добавил, словно разговаривая сам с собой:
–Я слишком поздно сумел оценить по достоинству твою матушку, упокой Господь ее душу.
На протяжении многих лет наваб-сахиб ходил на могилу жены и читал там Фатиху. Старая бегум-сахиба была в высшей степени достойной женщиной. Она смирилась с тем, что знала о буйной молодости наваба, превосходно вела хозяйство, соблюдая затворничество и не покидая стен зенаны, спокойно отнеслась к его новообретенной праведности (которая, по счастью, не переросла в чрезмерную набожность, как это случилось с его младшим братом), поставила на ноги детей и помогала воспитывать племянников в строгости, любви и с заботой об их культурном развитии. В зенане она пользовалась непререкаемым авторитетом. Много читала – и много думала.
Вероятно, именно книги, которые она давала своей невестке Абиде, заронили семя бунтарства в ее тревожное озлобленное сердце. Хотя матери Зайнаб никогда и в голову не приходило покинуть зенану, только ее присутствие и помогало Абиде терпеть пурду. Когда она умерла, Абида убедила мужа – и его старшего брата наваба-сахиба – выпустить ее из этого невыносимого заточения (в ход пошли хитрость, уговоры и угрозы свести счеты с жизнью, которые она искренне намеревалась исполнить, если бы семья не дала ей свободу). Абида, политическая активистка и подстрекательница, ничуть не уважала наваба-сахиба, считала его никчемным слабаком и размазней, который (опять-таки, по ее мнению) убил в жене всякое желание скинуть оковы пурды. Впрочем, она всей душой любила его детей: Зайнаб, унаследовавшую мамин темперамент, Имтиаза, так похожего на саму Абиду мимикой и смехом, и Фироза, чье тонкое удлиненное лицо с красивыми ясными чертами напоминало ей о покойной сестре.
Тут в комнату вошла служанка с Хассаном и Аббасом. Зайнаб сквозь слезы пожелала им спокойной ночи и поцеловала.
Хассан, немного помрачнев, спросил маму:
–Кто тебя обидел, амми-джан?
Зайнаб с улыбкой прижала его к себе и ответила:
–Никто, милый. Никто.
Тогда Хассан потребовал, чтобы дед поведал им обещанную несколько дней назад историю с привидениями. Наваб-сахиб повиновался. Пока он рассказывал увлекательную и довольно кровавую сказку – к неописуемому восторгу обоих мальчиков, даже младшего трехлетки,– на ум приходили многочисленные страшилки, связанные с этим домом, которые ему в детстве рассказывали родственники и слуги. Несколько дней назад сам дом и все его истории оказались на грани исчезновения. Никто не мог это предотвратить, а спасти ситуацию удалось лишь благодаря Божьей милости или волею случая или же судьбы. «Все мы одиноки, каждый из нас,– думал наваб-сахиб,– к счастью, мы редко это осознаем».
Он вспомнил своего давнего друга Махеша Капура и вдруг понял, что в тяжелые времена друзья не всегда могут прийти на выручку, даже если хотят. Их могут удерживать обстоятельства, соображения целесообразности и иные, более неотложные дела.
6.11
Махеш Капур тоже думал о друге, и его одолевало чувство вины. Он не получил срочного сообщения от наваба в тот вечер, когда Л.Н.Агарвал направил отряд полиции захватывать его дом. Прислужник, посланный госпожой Капур, не сумел найти хозяина.
В отличие от сельских земель (которые оказались под угрозой из-за предстоящей реформы и отмены системы заминдари), на городские здания и земли никто не посягал – если только они не попадали в руки распорядителя имущества эвакуированного населения. Махеш Капур считал крайне маловероятным, что Байтар-Хаусу, одному из величайших домов Брахмпура – практически городской достопримечательности – может что-то угрожать. Там жили и сам наваб-сахиб, и его невестка бегум Абида Хан, не последний человек в Законодательном собрании; ихотя многие комнаты дома (если не большинство) пустовали, в саду и на прилегающих территориях царил порядок. Махеш Капур сокрушался, что забыл посоветовать другу придать всем комнатам хотя бы подобие жилого вида, и ругал себя последними словами за то, что не сумел связаться с главным министром в тот непростой вечер.
Как выяснилось, Зайнаб своим участием добилась едва ли не большего, чем сумел бы добиться сам Махеш Капур. С.С.Шарма был тронут до глубины души и не на шутку разозлился на министра внутренних дел.
В своем письме к главному министру Зайнаб упомянула одно обстоятельство, которое она хранила в памяти с тех пор, как несколько лет назад услышала о нем от наваба-сахиба. Во время Августовского движения
[251] 1942года С.С.Шарму – бывшего премьер-министра Охраняемых провинций (так называлась должность главного министра штата Пурва-Прадеш до получения Индией независимости)– держали практически в одиночном заключении: он ничем не мог помочь своей семье, а они не могли помочь ему. Отец наваба-сахиба узнал, что жена Шармы больна, и оказал ей помощь: пригласил врача, нашел лекарства, нанес пару визитов. Вроде бы ничего особенного, однако в ту пору мало кто хотел быть уличенным в общении с подрывным элементом и их семьями. Шарма занимал пост премьер-министра, когда в 1938году был принят Закон об аренде земель Охраняемых провинций, ставший, по справедливому мнению отца наваба-сахиба, первым предвестником куда более обширной и далекоидущей земельной реформы. Тем не менее элементарная человечность и даже восхищение своим врагом вдохновили его на этот поступок. Шарма был глубоко признателен навабу за помощь, оказанную его семье в трудный час; икогда Хассан, шестилетний правнук человека, пришедшего однажды ему на выручку, объявился на пороге его дома с просьбой о помощи и защите, сердце его дрогнуло.
