–Тасним тоже нездоровится!
Моту Чанд покосился на друга. Рашид стоял к ним спиной, но видно было, как он напрягся: он ведь слышал, как робко Исхак Хан извиняется перед Маном, и его покоробил наглый тон музыканта при обращении к нему, простому учителю.
–Что вас натолкнуло на эту мысль?– спросил он, медленно оборачиваясь к музыкантам.
Исхак Хан побагровел, услышав, как голос Рашида окрасился недоверием.
–Может, сейчас она и хорошо себя чувствует, но после вашего урока точно захворает,– с вызовом ответил он.
То была чистая правда: после уроков арабского Тасним часто рыдала.
–У нее есть склонность к плаксивости,– сказал Рашид резче, чем собирался.– Зато она умна и все схватывает на лету. Если вы недовольны тем, как я веду уроки, пусть ее опекунша уведомит меня об этом – лично или письмом.
–Вы не могли бы быть с ней помягче, учитель-сахиб?– запальчиво спросил Исхак.– Она девушка нежная, чувствительная и учится не затем, чтобы стать муллой. Или хафизом
[253].
Однако, с горечью подумал Исхак, хоть занятия и доводили ее до слез, Тасним теперь так много времени посвящала арабскому, что у нее почти не оставалось сил на что-то другое. Даже свои любимые романчики забросила. Так надо ли, чтобы молодой учитель еще и подобрел к ней?
Рашид собрал все бумаги и учебники, после чего обратился как будто к самому себе:
–Я требую от нее не больше, чем от…– он хотел сказать «от себя самого», но осекся,– чем от остальных. Эмоции – лишь вопрос самоконтроля. Без труда и боли человеку ничто не дается,– добавил он чуть сердито.
Глаза Исхака вспыхнули. Моту Чанд положил руку ему на плечо, пытаясь успокоить.
–Как бы то ни было,– продолжал Рашид,– у Тасним есть склонность к праздности.
–Не многовато ли у нее пагубных склонностей, учитель-сахиб?
Рашид нахмурился:
–Дело усугубляет этот полоумный попугай, которого она кормит и ласкает прямо во время занятия. Ужасно слышать, как строки Священной Книги запихивают в клюв богомерзкой птице.
Исхак потрясенно умолк. Рашид прошел мимо него и покинул комнату.
–Зачем ты его злишь, Исхак-бхай?– спросил Моту Чанд через несколько секунд.
–Я его злю? Это он меня злит – слышал его последние слова?..
–Откуда ему знать, что попугая подарил ты?
–Это всем известно!
–А ему вряд ли. Наш благочестивый Рашид такими пустяками не интересуется. Что на тебя нашло? Чего ты ко всем цепляешься в последнее время?
Намек на ссору с устадом Маджидом Ханом не ушел от внимания Исхака, но думать об этом было невыносимо. Он сказал:
–Ага, выходит, книжица про сов тебя зацепила? Зелье-то уже сварил? Сколько женщин ты покорил, Моту? И как жена отнеслась к твоей любовной прыти?
–Ты меня понял,– невозмутимо ответил Моту Чанд.– Слушай, Исхак, это до добра не доведет. Хватит задирать людей, очень тебя прошу…
–Это все мои руки, будь они неладны!– вскричал Исхак, поднимая руки и с ненавистью их оглядывая.– Это все они, окаянные! Сегодня еле высидел час наверху, думал, умру от боли…
–Ты так хорошо играл!
–Что со мной будет? Что будет с моими младшими братьями? За один только блестящий ум на работу не берут, и даже зять теперь не приедет в Брахмпур нам помогать! Я нос на радио боюсь сунуть, не то что хлопотать о его переводе.
–Все наладится, Исхак-бхай. Не накручивай себя, я попробую помочь…
Разумеется, помочь ему Моту Чанд не мог: унего самого было четверо детей.
«Теперь и музыка приносит мне одни мучения,– подумал Исхак Хан, качая головой.– Даже музыка. В свободное время я больше не могу ее слушать: рука сама начинает наигрывать мелодию, и тут же ее простреливает невыносимая боль. Что сказал бы отец, услышав мои речи?»
6.18
–Бегум-сахиба выразилась очень ясно,– сказал привратник.– Сегодня она не желает никого видеть.
–Почему?– вопросил Ман.– Почему?
–Не могу знать,– ответил привратник.
–Пожалуйста, спросите у нее, в чем дело,– сказал Ман, вкладывая ему в ладонь две рупии.
Тот взял деньги и сказал:
–Ей нездоровится.
–Это я уже слышал,– оскорбленно заметил Ман.– Если она болеет, я должен ее навестить! Она наверняка хочет меня увидеть…
–Нет,– отрезал привратник, преграждая ему путь.– Не хочет.
А вот это уже откровенная грубость, подумал Ман.
–Слушайте, вы должны меня впустить!
Он попытался протолкнуться мимо него в дом, но привратник стоял стеной. Началась потасовка.
Изнутри донеслись голоса, и на крыльцо вышла Биббо. Увидев, что творится, она вскинула руку к губам:
–Пхул Сингх, прекрати! Даг-сахиб, прошу вас… пожалуйста, уймитесь, что скажет бегум-сахиба?
Эта мысль привела Мана в чувство, и он с виноватым видом попятился, отряхивая курту. Ни он, ни привратник не пострадали. Вид у последнего по-прежнему был совершенно невозмутимый.
–Биббо, она очень больна?!– страдальчески воскликнул Ман.
–Больна? Кто?
–Саида-бай, конечно!
–Да не больна она, что вы!– засмеялась Биббо, а потом увидела взгляд привратника и осеклась:– Весь день была совершенно здорова, а вот полчаса назад что-то закололо в груди, возле сердца. Сейчас она никого не примет, и вас тоже.
–С кем она?!– рассердился Ман.
–Ни с кем, я же вам говорю… ни с кем!
–Она кого-то принимает!– Мана буквально разрывало от ревности.
–Даг-сахиб,– не без сочувствия произнесла Биббо,– вы же не такой!
–Не какой?
–Не ревнивец. У бегум-сахибы есть давние поклонники, она не может их прогнать. На их щедрости держится этот дом.
–Она на меня обижена?– спросил Ман.
–Обижена? За что?– недоуменно переспросила Биббо.
–Я не смог прийти, хотя обещал. Я пытался… но мне было не вырваться.
–Вряд ли это ее обидело,– сказала Биббо.– А вот ваш посыльный ох как ее разозлил!
–Фироз?– потрясенно уточнил Ман.
–Да, навабзада.
–Он же привез записку?– Ман мысленно позавидовал другу, который умел читать и писать на урду – а значит, мог переписываться с Саидой-бай.
–Вроде бы да,– не слишком уверенно ответила Биббо.
–И чем он ее так прогневил?
–Не знаю,– хихикнула Биббо.– Ну все, мне пора.– С этими словами она оставила Мана одного и в самых растрепанных чувствах.
