–Ой! Правда? А кто?– спросила Куку, показывая язык Амиту.
–Кришнан.
–Скажи ему, что я не могу подойти к телефону. Перезвоню позже!
–Сказать, что ты принимаешь ванну? Или спишь? Или сидишь в машине? Или все сразу?– ухмыльнулся Тапан.
–Прошу тебя, Тапанчик,– запричитала Куку,– будь заинькой и придумай что-нибудь. Да, скажи, что я вышла.
Госпожа Чаттерджи потрясенно воскликнула:
–Куку, врать нехорошо!
–Знаю, ма, но он так ко мне привязался, что я могу поделать?
–В самом деле, что может поделать человек, если у него сто лучших друзей?– скорбно пробормотал Амит.
–Если тебя никто не любит, это не дает тебе права…– завелась было Куку, которой опять наступили на больную мозоль.
–Меня многие любят,– перебил ее Амит.– Скажи же, Дипанкар?
–Ага,– ответил Дипанкар, решив, что в данной ситуации лучше не философствовать, а ограничиться фактами.
–И поклонники тоже любят,– добавил Амит.
–Просто они тебя не знают,– сказала Каколи.
–Тут не поспоришь,– кивнул Амит.– И, к слову о незримых поклонниках, пора мне готовиться к встрече с его превосходительством. Прошу прощения.
Амит встал, Дипанкар тоже; достопочтенный господин Чаттерджи решил отдать машину двум главным претендентам, не забыв при этом и о нуждах Тапана.
7.17
Посол должен был уже пятнадцать минут как приехать, когда Амиту позвонили и сообщили, что гость «задерживается». Ничего страшного, ответил Амит.
Через полчаса ему позвонили вновь: посол еще немного задержится. Это несколько раздосадовало Амита, ведь он мог бы посвятить это время работе.
–Посол хотя бы прибыл в Калькутту?– спросил он человека на другом конце провода.
–О да!– ответил голос.– Еще вчера днем. Просто немного задерживается. Он выехал к вам десять минут назад. Думаю, в течение пяти минут должен быть.
Амит все же был недоволен: скоро должен прийти Бисвас-бабу́, нехорошо заставлять старика ждать. Проглотив свое раздражение, Амит пробормотал в трубку что-то вежливое и попрощался.
Через пятнадцать минут к двери дома Чаттерджи подъехал красивый черный автомобиль сеньора Бернардо Лопеса. Посол вышел из машины в сопровождении бойкой молодой женщины по имени Анна-Мария. Лопес рассыпался в извинениях и всем своим видом демонстрировал благорасположение и добрую волю. Его спутница была решительна, энергична и, стоило им сесть, тут же достала из сумочки блокнот.
Пока посол произносил тихую глубокомысленную речь, полную тщательно взвешенных и обдуманных слов, он смотрел куда угодно, только не на Амита: на его чашку, на свои беспокойные, барабанящие по столу пальцы, на Анну-Марию (которой он то и дело ободряюще кивал), на глобус в углу комнаты. Время от времени он улыбался. Вместо «очень» он говорил «ошень».
Нервно поглаживая лысину и сознавая, что опоздал на целых сорок пять минут (непростительно!), он попытался перейти сразу к делу:
–Что ж, господин Чаттерджи, господин Амит Чаттерджи, вы уж не обессудьте, пожалуйста, мне по долгу службы нередко приходится менять планы на ходу, будучи послом и все такое, а я занимаю эту должность уже около года – увы, постоянства и определенности в нашем деле нет, а есть элемент, я бы даже сказал, пусть и несправедливо так говорить (да, это выражение в данном случае уместнее, если позволите мне похвалиться собственным красноречием на неродном языке), есть некоторый элемент бесправия в том, что касается нашего пребывания в той или иной стране,– у вас, писателей, все иначе… словом, мне хотелось бы прямо задать вам один вопрос, уж простите меня за опоздание, как вы знаете, я отнял сорок пять минут вашего бесценного времени (или, как некоторые тут говорят, украл сорок пять минут вашей жизни), отчасти это связано с моей медлительностью (я приехал сюда прямо от друзей, чей дом вы, надеюсь, однажды посетите, если сумеете выкроить время,– и наш дом в Дели, конечно, хоть это и лишнее – в смысле, излишне об этом говорить, разумеется, вы приглашены, только не подумайте, будто я набиваюсь вам в друзья), однако я попросил секретаря вас предупредить (он ведь предупредил, да?), что мы задерживаемся, отчасти потому что водитель повез нас на Хазра-роуд, а это, по всей видимости, типичная ошибка неместных, поскольку улицы идут параллельно и почти вплотную друг к другу, так вот там один добрый человек показал нам правильную дорогу к этому прекрасному дому – и поверьте, я говорю как большой ценитель, и дело не только в архитектуре, вам удалось сохранить атмосферу, оригинальность, нет, неординарность, даже первозданность, я бы сказал,– словом, так уж вышло (переходя к делу), что мы опоздали на сорок пять минут, но хочу все же задать вам вопрос, каковой уже не раз задавал другим местным при исполнении своих официальных обязанностей, хотя, безусловно, это для меня не обязанность, а удовольствие (но мне действительно нужно кое о чем вас попросить, вернее, спросить), однако сперва я задам другой вопрос, который всегда задаю важным чиновникам с плотным графиком (пусть вы и не чиновник, но человек, безусловно, занятой): запланированы ли у вас другие дела после нашей встречи, которая должна была занять один час, или мы можем побеседовать подольше… понимаете? Прошу прощения, надеюсь, я ясно выражаюсь…
Амит пришел в неописуемый ужас при мысли, что это может затянуться, и поспешно ответил:
–Увы, прошу ваше превосходительство меня простить, но у меня через пятнадцать минут очень важная встреча… нет, уже через пять минут… с пожилым коллегой моего отца.
–Тогда встретимся завтра?– предложила Анна-Мария.
–Нет, увы, завтра я буду в Палашнагаре,– выкрутился Амит (то был вымышленный город, в котором разворачивалось действие его романа,– стало быть, он даже не соврал).
–Как жаль, как жаль,– сказал Бернардо Лопес.– Но у нас есть еще пять минут, поэтому позвольте просто задать вам давно волнующий меня вопрос, я никак не могу разгадать эту загадку: почему в индийской поэзии, включая стихи великого Тагора, нам открывается столько отсылок к тайне существования, цветам, птицам, реке жизни?.. Уточню: под «нами» яразумею нас, западных людей, если, конечно, позволите присовокупить Юг к Западу, «открытие» яупотребляю в том смысле, в каком Колумб открыл Америку, которая в действительности не нуждалась в том, чтобы ее открывали, причем для коренных жителей визит Колумба стал даже не лишним, а оскорбительным жестом, ну а под «индийской поэзией» я, конечно, имею в виду ту поэзию, которая нам доступна, то есть которая была осквернена переводом на европейские языки. В свете этих соображений не могли бы вы просветить меня… нас?
–Я попытаюсь,– ответил Амит.
–Вот видишь?– со сдержанным ликованием обратился Бернардо Лопес к Анне-Марии, отложившей в сторону свой блокнот.– Вопросы, не имеющие ответа, вовсе не являются таковыми на Востоке. Felix qui potuit rerum cognoscere causas
[287], а когда это относится к целому народу, невольно проникаешься к нему восхищением. В самом деле, когда я прибыл сюда год назад, меня посетило чувство…
