Тут вошел Бахадур и сообщил Амиту, что Бисвас-бабу́ дожидается его в кабинете отца.
–Прошу прощения, ваше превосходительство,– сказал Амит, поднимаясь,– коллега моего отца уже прибыл, и я вынужден вас покинуть. Однако я всерьез обдумаю ваши слова. Глубоко почтен вашим визитом, и спасибо за такой прекрасный вопрос.
–И я тоже, молодой человек, хотя «молодой» здесь означает лишь то, что Земля обогнула Солнце меньше раз с момента вашего начатия… э-э… зачатия, нежели моего (а это ведь ни о чем не говорит, верно?), я тоже запомню итог наших дружеских измышлений и буду возвращаться к нему «в сладкий час покоя иль думы одинокий час»
[288], как пожелал выразиться великий поэт Озерной школы. Поразительные и могучие чувства, каковые одолевали меня в ходе этой короткой беседы, вознесшей дух мой от незнания к знанию (впрочем, действительно ли можно считать это движением вверх? Вероятно, даже времени не под силу ответить на этот вопрос, если времени вообще под силу отвечать на наши вопросы), я буду лелеять и вспоминать до конца дней своих.
–Да, мы вам очень обязаны,– сказала Анна-Мария, убирая блокнот в сумочку.
Большой черный автомобиль понес их, уже никуда не опаздывающих, прочь, а Амит стоял на крыльце и медленно махал им на прощанье.
И хотя в поле его зрения попал белый кот Пухля, которого вел на шлейке дедушкин слуга, Амит не проводил его взглядом, как обычно.
Болела голова, общаться ни с кем не хотелось. Но Бисвас-бабу́ пожелал его видеть – вероятно, чтобы в очередной раз уговаривать заняться правом,– и Амит понимал, что не следует вынуждать престарелого папиного секретаря, которого в семье любили и уважали, долго куковать (а точнее, по его обыкновению, трясти поджилками) в одиночестве.
7.18
Амит очень хорошо говорил по-бенгальски, а вот Бисвас-бабу́ по-английски – не очень, что несколько усложняло общение. Сразу после приезда Амита из Англии («облеченного лаврами», как выразился старик) Бисвас потребовал, чтобы тот говорил с ним исключительно по-английски. Остальные Чаттерджи удостаивались такой привилегии лишь изредка и по особым случаям. Амит всегда был его любимцем и заслуживал особого обращения.
Несмотря на летнюю жару, Бисвас-бабу́ был одет в курту и дхоти, а рядом на полу стояли зонт и черный портфель. Бахадур принес ему чашку чая, и теперь старик задумчиво размешивал сахар, оглядывая комнату, в которой служил столько лет – сперва деду Амита, а потом его отцу. Когда Амит вошел, он встал.
Почтительно поприветствовав Бисваса-бабу́, Амит сел за большой отцовский стол красного дерева. Бисвас-бабу́ устроился напротив. Расспросив друг друга про самочувствие родных и близких и убедившись, что никакая помощь ни тому ни другому не нужна, оба умолкли.
Бисвас-бабу́ затем взял понюшку табака, положил немного в каждую ноздрю и втянул. Что-то явно не давало ему покоя, но он не решался об этом заговорить.
–Ладно, Бисвас-бабу́, я, кажется, знаю, что тебя привело,– сказал Амит.
–Правда?– испуганно и виновато переспросил старик.
–Вынужден сразу тебя расстроить: увы, твои доводы на меня не подействуют.
–Нет?– Он подался вперед, и колени его мелко затряслись.
–Бисвас-бабу́, я ведь все понимаю. Тебе кажется, что я подвожу семью.
–Да?
–И дед, и отец все делали как надо, а я вот взял и не пошел по их стопам. Ты, вероятно, находишь это странным. Понимаю твои чувства.
–Не то чтобы странным… Просто ты малость припозднился. Наверное, хочешь ковать косу, пока горячо, как говорится. Поэтому я и пришел.
–Ковать косу?– удивился Амит.
–Однако Минакши уже пробурила дорожку, пора и тебе по ней пойти.
Внезапно до Амита дошло: Бисвас-бабу́ пришел говорить с ним не о профессии, а о браке! Он засмеялся:
–Так вот оно что, Бисвас-бабу́! Вот что не дает тебе покоя! И ты решил обсудить это со мной, а не с моим отцом.
–С твоим отцом я это уже обсудил – еще год назад. Прогресса не вижу.
Голова у Амита по-прежнему раскалывалась, но он не смог сдержать улыбку.
Бисваса-бабу́ это не обидело.
–Мужчина без спутницы жизни – либо бог, либо одинокий зверь. Ты к кому себя относишь? Если, конечно, подобные низшие мысли вообще тебя посещают…
Амит признался, что иногда посещают.
Мало кому удается этого избежать, сказал Бисвас-бабу́. Может, высокодуховные люди вроде Дипанкара и научились избавляться от плотских желаний… Но тем важнее Амиту задуматься о продолжении рода Чаттерджи.
–На Дипанкара надежды нет, Бисвас-бабу́,– сказал Амит.– У него на уме один скотч и санньяса
[289].
Бисвасу-бабу́ было не так-то просто заговорить зубы.
–Три дня назад я про тебя вспоминал… Ты уже взрослый – двадцать девять? Тридцать? Сколько бишь тебе? А до сих пор бездетный. Когда ты собираешься порадовать родителей внуками? Ты перед ними в долгу! Даже госпожа Бисвас со мной согласна. Они так гордятся твоими достижениями.
–Ну, Минакши ведь родила им внучку.
По-видимому, Апарна не считалась, поскольку продолжала род Аруна Меры, а не Чаттерджи и к тому же была девочкой. Бисвас-бабу́ покачал головой и с досадой поджал губы.
–Если хочешь знать мое мнение…– начал он и умолк, дожидаясь, чтобы Амит велел ему продолжать.
–Что ты мне посоветуешь, Бисвас-бабу́?– заискивающе спросил тот.– Когда родители пытались познакомить меня с той девушкой по имени Шормиштха, ты высказал отцу свои возражения, и он передал их мне.
–Очень жаль, но ее репутация была запятнана,– сказал Бисвас-бабу́, хмуро глядя на угол стола. Беседа оказалась труднее, чем он ожидал.– Я не хотел, чтобы это стало для тебя неожиданностью… Необходимо было навести справки.
–И ты их навел.
–Да, Амит-бабу́. Может, насчет юриспруденции ты и прав, но про начало взрослой жизни и молодость я знаю куда больше твоего. Порывы трудно сдерживать, и есть опасность.
–Не вполне тебя понимаю.
Бисвас-бабу́ смущенно замолчал, однако, вспомнив о своих обязанностях семейного советника, все же пояснил:
–Дело, конечно, опасное… Если женщина имела связь с несколькими мужчинами, это увеличивает риски. Естественно,– добавил он.
