Бэзил Кокс улыбнулся:
–Это идея! Дайте мне время все обмозговать. Поговорим об этом днем, по дороге в Путтигурх.
–У меня к вам еще одно дело, Бэзил.
–Может, его тоже обсудим в машине?
–Это насчет одного нашего друга из Раджастана, с которым я встречаюсь уже через час. Надо было раньше поднять вопрос, но я решил, что дело несрочное… А сегодня выяснилось, что он ждет моего ответа.
«Нашим другом из Раджастана» называли любого коммерсанта-марварца. Народ этот – энергичные, ушлые и беспардонные рвачи – был не в чести у изнеженных, куртуазных сахибов из управляющих агентств. Агентства могли занимать деньги у вышеупомянутых коммерсантов, но ни одному из директоров и в голову не пришло бы пригласить марварца в гости или в клуб, даже если в этот клуб пускали прочих индийцев.
Однако на сей раз все было наоборот: коммерсант-марварец надеялся, что «Бентсен Прайс» профинансирует его начинание. Если коротко, то он намеревался расширить имеющееся производство и предлагал управляющему агентству вложиться в это расширение,– взамен же он обещал застраховать у них новое предприятие.
Арун проглотил раздражение и инстинктивную неприязнь к марварцам: бизнес есть бизнес, как ни крути. Он объективно изложил дело Бэзилу Коксу, решив не подчеркивать, что в британских фирмах подобные сделки в порядке вещей. Его начальник, конечно, и так об этом знал.
Бэзил Кокс не стал спрашивать его мнения на этот счет. Он долго, слишком долго смотрел в стену за спиной Аруна и наконец молвил:
–Не нравится мне это… Попахивает марварскими штучками.
По его тону было ясно, что, на его взгляд, дело тут нечисто. Арун открыл рот, но Бэзил Кокс его перебил:
–Нет. Это точно не для нас. Да и финансовый отдел не одобрит как пить дать. Давайте не будем в это лезть. Встречаемся в половине третьего?
–Хорошо,– ответил Арун.
Он вернулся в кабинет и стал думать, как все объяснить марварцу и какие доводы привести в защиту своего решения. Однако оправдываться ему не пришлось. Господин Джхунджхунвала на удивление спокойно принял ответ. Когда Арун сообщил, что компания не готова финансировать его предприятие, господин Джхунджхунвала не стал задавать вопросов. Он лишь кивнул и сказал на хинди – как индиец индийцу, явно подмазываясь к Аруну (так ему показалось):
–Вы знаете, «Бентсен Прайс» давно этим грешат… Брезгуют всем, от чего хотя бы чуть-чуть не разит Англией.
7.22
Когда господин Джхунджхунвала ушел, Арун позвонил Минакши и сообщил, что сегодня задержится, но должен успеть на фуршет к Финли, намеченный на семь тридцать. Затем он ответил на пару писем и наконец принялся за кроссворд.
Не успел он вписать и трех слов, как зазвонил телефон. Это был Джеймс Петтигрю.
–Ну, сколько у тебя?– спросил он.
–Сегодня немного. Я только сел.
То была наглая ложь. Арун изо всех сил напрягал извилины утром в туалете, потом немного поломал голову за завтраком и даже царапал на полях газеты анаграммы по дороге на работу. Впрочем, разобрать потом эти каракули не смог даже он сам, так что толку от них не было никакого.
–Тогда не спрашиваю, разгадал ли ты, у какого папы не может быть детей.
–Спасибо. Рад, что, на твой взгляд, ай-кью у меня не меньше восьмидесяти.
–А какая птица нужна гитаристу?
–Есть. Гриф.
–Как насчет «ножа, который джентльмен может приобрести в Париже»?
–Не угадал. Но раз тебе так неймется, можешь сказать – и избавить нас обоих от дальнейших мучений.
–Мачете!
–Мачете?!
–Мачете.
–Что-то не пойму, при чем тут…
–Ах, Арун, когда-нибудь тебе придется выучить французский
[292],– несносным высокомерным тоном заметил Джеймс Петтигрю.
–Ладно, что ты не отгадал?– плохо скрывая досаду, спросил Арун.
–Почти ничего, как ни странно,– ответил гнусный Джеймс.
–Ну что-то ведь осталось?!.
–Ладно, ладно… Есть парочка слов, которые до сих пор не дают мне покоя.
–Всего пара?
–Ладно, пара пар, скажем так.
–Например?
–«Музыкант, которого лучше не встречать в темном переулке». Семь букв, третья и последняя – «т».
–Лютнист,– тут же сказал Арун.
–О-о, точно, подходит. А я всегда думал, что он «лютист» или «лютанист», что-то в этом роде.
–Ясно, а в каком слове открылась «л»?
–Так… посмотрим… ага. Здесь будет «колокольня», значит. Спасибо за подсказку.
–Обращайся. Если уж на то пошло, у меня было лингвистическое преимущество.
–В смысле?
–Слово «лют»
[293] – из хинди.
–В самом деле, в самом деле,– сказал Джеймс Петтигрю.– Как бы то ни было, я победил со счетом три – два, так что на следующей неделе с тебя обед.
Он имел в виду победу в их состязании по разгадыванию кроссвордов, итог которого подводился в конце недели (кроссворды печатались в «Стейтсмене» по будним дням). Арун хмыкнул, признавая поражение.
Пока шла эта беседа, посвященная главным образом тонкостям словоупотребления и не слишком приятная Аруну Мере, у него дома – по телефону – происходил другой разговор, посвященный примерно тому же, и он понравился бы Аруну еще меньше.
Минакши. Здравствуй.
Билли Ирани. Здравствуй!
Минакши. У тебя какой-то странный голос. Ты не один в кабинете?
Билли. Один. Но попрошу тебя впредь не звонить мне на работу.
Минакши. Мне непросто находить время для таких звонков. Вот сейчас все разъехались, дома никого, поэтому звоню. Как дела?
Билли. Все хорошо, я… э-э… жеребцом.
Минакши. По-моему, надо говорить «молодцом». Или «все путем».
Билли. Это про путо
[294], которое у лошадей?
Минакши. Глупышка Билли! Ну какое еще «путо»? «Путо»– это у лошади волосы. За них хватают коня – часть гривы у основания шеи вроде. «Путо», потому что волосы там спутанные.
Билли. Почему тогда говорят, что скакун сломал или повредил путо? «Его пришлось застрелить, потому что у него повреждено путо». Кстати, ты идешь завтра на скачки в «Толли»?
Минакши. Между прочим, иду. Арун только что звонил мне с работы, нас приглашает Бэзил Кокс. Значит, встретимся там?
