–Станция Рудхия. Пересадочная станция Рудхия.
Ман проснулся и увидел, что кто-то выходит и вытаскивает из поезда багаж, а затем в вагон садятся другие пассажиры. Рудхия была самым крупным населенным пунктом округа, но, в отличие от Брахмпура и уж тем более от Мугхал-сарая, здешнюю станцию нельзя было назвать крупным железнодорожным узлом. Здесь пересекались две линии узкоколейки, только и всего. Однако это не мешало местным жителям считать Рудхию самым важным после Брахмпура городом штата Пурва-Прадеш, и слова «Пересадочная станция Рудхия» на знаках и шести обложенных белым кафелем плевательницах придавали городу не меньше величия, чем окружной суд, коллекторат
[332], всевозможные административные учреждения и работавшая на угле паровая электростанция, вместе взятые.
Поезд останавливался в Рудхии на целых три минуты, прежде чем вновь отправиться в путь, тяжело дыша паром. Плакат возле будки начальника станции гласил: «Наша цель – безопасность и пунктуальность». Вообще-то, поезд задержался на целых полтора часа, и это было в порядке вещей. Пассажиры молча терпели неудобства, не желая лишний раз расстраиваться по пустякам, ведь полтора часа жизни – это, в сущности, пустяк.
Поезд повернул, и в окна полетели крупные клубы дыма. Фермер стал возиться с окнами, а Ман с Рашидом бросились ему помогать.
Взгляд Мана привлекло стоявшее посреди поля большое дерево с красными листьями.
–Что это?– спросил он, показывая пальцем в окно.– Листья красноватые, как у манго, но вроде не оно.
–Это мадука,– опередил Рашида фермер. Лицо у него было насмешливо-удивленное, как будто у него спросили, что такое кошка.
–Очень красивое,– заметил Ман.
–Ага. И полезное.
–Какая от него польза?
–Спиртное можно делать,– ответил фермер, улыбаясь и демонстрируя коричневые зубы.
–Правда?– заинтересовался Ман.– Из сока?
Потрясенный его невежеством, фермер снова утробно захихикал и в ответ лишь повторил:
–Из сока!
Рашид наклонился к Ману и, постучав по стоявшему между ними стальному сундуку, сказал:
–Не из сока, а из цветов. Они очень легкие и ароматные. Где-то месяц назад осыпались. Если их высушить, можно хранить целый год. После ферментации из них получается алкогольный напиток.– В его голосе слышалось некоторое осуждение.
–Надо же!– оживился Ман.
Рашид продолжал:
–Еще эти цветы приготовить, их можно есть как овощи. А если прокипятить с ними молоко, оно станет красным, а человек, который пьет такое молоко, будет сильным. Зимой можно подмешивать их к муке и печь лепешки роти – тогда и холод не страшен.
Ман явно был впечатлен.
–Добавляй цветы в корм ослам и мулам,– вставил фермер,– они станут вдвое сильнее.
Ман вопросительно взглянул на Рашида – неужто правда? Слова насмешливого фермера не внушали ему доверия.
–Да, так и есть,– сказал Рашид.
–Ну просто чудо-дерево!– восторженно воскликнул Ман. От его апатии не осталось и следа, и он начал сыпать вопросами. Сельская жизнь, прежде казавшаяся ему такой однообразной, заиграла новыми красками.
Поезд пересек широкую коричневую реку и въехал в джунгли. Ман захотел знать, водится ли тут дичь, и с радостью выяснил, что да, местные охотятся на лис, шакалов, нильгау, кабанов, а порой даже медведи попадаются. В ущельях и скалах неподалеку отсюда есть волки, которые представляют угрозу для местного населения.
–Вообще эти джунгли относятся к усадьбе Байтар.
–О!– обрадовался Ман. Хотя они с Праном с малых лет водили дружбу с Фирозом и Имтиазом, общались они только в Брахмпуре и никогда не посещали ни форт Байтар, ни усадьбу.– Это же чудесно! Я хорошо знаю семью наваба-сахиба. Можно вместе охотиться.
Рашид скорбно улыбнулся и промолчал – вероятно, решил, что его ученику в деревне будет не до урду. Подумаешь, большое дело, хотелось сказать Ману, но вместо этого он спросил:
–В усадьбе есть лошади?
–Есть!– закивал фермер с неожиданным энтузиазмом и уважением.– Мно-ого лошадей. Целая конюшня. И еще два джипа. На Муххарам
[333] они устраивают огромное шествие, церемонии, все чин чинарем. Ты правда знаком с навабом-сахибом?
–Скорее, с его сыновьями,– ответил Ман.
Рашид, порядком уставший от фермера, тихо произнес:
–Это сын Махеша Капура.
Фермер разинул рот, не веря своим ушам. Разве такое возможно?! Что делает сын великого министра в вагоне второго класса, среди простых смертных, и почему на нем мятая курта-паджама?
–А я тут с вами шутки шучу!..– пробормотал фермер, ругая себя за беспардонность.
Ман, чьей неловкостью фермер только что упивался, в душе злорадствовал.
–Не бойтесь, отцу не расскажу,– сказал он.
–Если ваш отец узнает, он у меня землю отнимет!– воскликнул фермер. То ли он в самом деле верил во всемогущество министра по налогам и сборам, то ли рассудил, что в данном случае уместно будет преувеличить свой страх.
–Ничего подобного,– ответил Ман. Мысль об отце вызвала у него внезапный приступ гнева.
–Когда заминдаров упразднят, все эти земли будут принадлежать ему,– сказал фермер.– Даже усадьба наваба-сахиба. Что же делать такому маленькому помещику, как я?
–А вот что,– нашелся Ман.– Просто не говорите мне, как вас зовут. Тогда вам ничего не грозит.
Фермера повеселила его идея, и он несколько раз повторил эти слова себе под нос.
Внезапно поезд задергался, будто кто-то привел в действие тормоз, и остановился посреди поля.
–Ну вот, опять!– раздраженно буркнул Рашид.
–А в чем дело?– спросил Ман.
–Да местные мальчишки срывают стоп-кран, когда поезд подъезжает к их деревне. Причем всегда одни и те же. Пока охрана доберется до последнего вагона, их уже и след простынет – убегут в тростниковое поле.
–Неужели ничего нельзя поделать?
–А как их образумишь? Либо поезд и дальше будет останавливаться в чистом поле – тем самым власти распишутся в своем бессилии,– либо одного из ребят изловят да накажут для острастки.
–Как?
–Побьют хорошенько,– ответил Рашид,– да посадят за решетку на несколько дней.
–Очень уж суровое наказание,– сказал Ман, представляя, как это ужасно – оказаться в тюремной камере.
