–Зато эффективное. Мы в этом возрасте тоже были неуправляемы,– продолжал Рашид, едва заметно улыбаясь.– Отец меня постоянно порол. А однажды дед – ты скоро с ним познакомишься – избил моего брата до полусмерти, и это стало поворотным моментом в его жизни. Он вырос и стал профессиональным борцом!
–Его избил дед, не отец?– уточнил Ман.
–Да, дедушку мы все ужасно боялись,– сказал Рашид.
–А теперь?
–Теперь уже не так, конечно: ему за семьдесят. Но еще в шестьдесят он был грозой десяти деревень. Я разве тебе про него не рассказывал?
–Не понял: он терроризировал народ?– спросил Ман, пытаясь вообразить себе этого странного патриарха.
–Нет, все его уважали. Приходили к нему, если надо было решить какой-нибудь спор. Он помещик – не очень крупный, но имеет авторитет в нашем обществе. Благочестивый и справедливый человек, люди его слушают. В юности он и сам занимался борьбой, его кулаков все боялись. Хулиганам и разбойникам от него ой как доставалось.
–Пожалуй, лучше мне в твоей деревне не дебоширить,– весело заметил Ман.
Рашид посерьезнел.
–Это не шутки, Капур-сахиб,– серьезно и, пожалуй, чересчур церемонно произнес он.– Ты мой гость, и семья моя пока не знает, что ты приедешь. Весь этот месяц твое поведение будет напрямую отражаться на моей репутации.
–О, не волнуйся!– с жаром ответил Ман.– Я не доставлю тебе никаких хлопот. Обещаю.
Рашид успокоился, а Ман осознал, что поторопился с обещанием. За всю свою жизнь ему еще ни разу не удавалось вести себя хорошо целый месяц.
8.3
В маленьком городке Салимпуре они сошли с поезда, погрузили чемоданы в хлипкий багажник велорикши и сами кое-как пристроились на шаткое сиденье.
Рикша покатил по ухабистой дороге, что вела от Салимпура в родную деревню Рашида, Дебарию. Вечерело, и со всех сторон неслось птичье пение. На теплом вечернем ветру шелестели ветви нима. В тени нескольких тиковых деревьев с широкими листьями Ман увидел осла, у которого были связаны две ноги,– бедное животное с трудом ковыляло по дороге. На каждой водопропускной трубе сидели мальчишки, провожавшие рикшу громкими криками. Никакого движения на дороге не было, если не считать нескольких запряженных волами телег, возвращавшихся с полей, да погонявших скот пастушков.
Сойдя с поезда, Ман переоделся в оранжевую курту – прежняя насквозь промокла от пота – и теперь даже в сумерках представлял собой поистине красочное зрелище. То и дело с Рашидом здоровались встречные прохожие или фермеры на телегах.
–Как сам?
–Хорошо. А вы как? Нормально?
–Нормально.
–Как урожай?
–Да что-то не очень. Вернулся из Брахмпура?
–Вернулся, да.
–Надолго?
–На месяцок.
В ходе этого короткого обмена приветствиями люди почти не смотрели на Рашида – они не могли оторвать глаз от Мана.
Совершенно чистое небо на западе было розовым, дымчатым и неподвижным. По обе стороны дороги до самого горизонта тянулись поля. Ман вновь стал думать о Саиде-бай и осознал, что не сможет прожить без нее целый месяц. Это просто немыслимо.
Да и вообще, что он делает в этом идиотском месте, вдали от цивилизации, среди дремучих крестьян, неграмотных и не видевших электричества, которых хлебом не корми – дай поглазеть на незнакомца?
Повозка резко дернулась: Ман и Рашид вместе с багажом едва не вылетели на дорогу.
–Зачем ты это сделал?!– рявкнул Рашид.
–Арэ, бхай, так ведь дорога вся в ямах! Я не пантера, в темноте не вижу,– огрызнулся рикша-валла.
Вскоре они повернули с дороги на еще более разбитую тропу, что вела к деревне. В сезон дождей здесь наверняка было не проехать и деревня оказывалась в буквальном смысле отрезана от остального мира. Рикша-валла из последних сил удерживал равновесие, но через некоторое время он не вытерпел и попросил своих пассажиров идти пешком.
–За такое надо три рупии с вас взять, а не две,– сказал он.
–Получишь ровно одну рупию и восемь анн,– тихо ответил ему Рашид.– Ну, поехали.
К дому Рашида – точнее, к отцовскому дому, как он его называл,– подъезжали в полной темноте. То было довольно большое одноэтажное здание с белеными кирпичными стенами. На крыше горела керосиновая лампа: там сидел отец Рашида. Заслышав скрип велорикши на дороге и увидев фонарь в руках Мана, он крикнул:
–Кто едет?
–Рашид, абба-джан.
–Вот и славно. Мы тебя ждем.
–У вас все хорошо?
–Да так себе. Урожай небогатый. Ладно, я спускаюсь. Ты не один, что ли?
Ман потрясенно слушал его беззубое стариковское шамканье. Так может звучать скорее голос деда, нежели отца.
Отец Рашида спустился, держа в руках две зажженные керосиновые лампы, а во рту – пару панов. Сына он встретил не слишком радушно. Они присели втроем на чарпой
[334], стоявший под старым раскидистым нимом.
–Это Ман Капур, абба-джан,– сказал Рашид.
Его отец кивнул и обратился к Ману:
–Вы к нам в гости? Или вы чиновник какой, по делу приехали?
Ман улыбнулся:
–Просто в гости. Ваш сын дает мне уроки урду в Брахмпуре. Надеюсь, он и в Дебарии меня не бросит.
В свете ламп он заметил, что во рту у отца Рашида не хватает зубов – на их месте чернеют дыры. Вот почему он так странно говорил, шамкая и проглатывая согласные. Заодно это придавало ему несколько зловещий вид, пусть он и пытался оказать гостю радушный прием.
Тем временем из темноты к ним вышел еще один человек. Его представили Ману, и он сел на вторую плетеную кровать перед домом. То был парень лет двадцати – то есть младше Рашида,– но Рашиду он приходился дядей, а его отцу – младшим братом. Парень оказался на редкость болтлив и самодоволен.
Слуга вынес им по стаканчику шербета.
–Вы с дороги,– сказал отец Рашида.– Помойте руки, прополощите рот и пейте шербет.
Ман спросил:
–А где можно?..
–Ах да! Отлить можно за хлевом. Ты же об этом?
–Да-да,– ответил Ман и, схватив покрепче фонарь, пошел за сарай. Там он тут же наступил в коровью лепешку. Где-то рядом, услышав его шаги, громко замычал вол.
Когда Ман вернулся, Рашид полил ему на руки из медного чайника. Жарким летним вечером вода была чудесно прохладной – и шербет тоже.
Потом сразу подали ужин: мясные блюда, толстые пшеничные роти. Ели опять при свете керосиновых ламп и звезд, а вокруг жужжали насекомые. Все сосредоточенно жевали, и разговор не клеился.
