Казалось, Малати влюбилась в слово «красивый». Они заказали кофе и выпечку.
–И красивыми глазами,– спустя пять минут сказала Малати, смеясь над показным безразличием Латы.
Лата вспомнила, как нервничал этот парень, стоило ей взглянуть прямо на него.
–Да,– согласилась она.– И что с того? У меня тоже красивые глаза, и одной пары глаз мне достаточно.
1.16
Пока его теща развлекалась, раскладывая пасьянс, а свояченица отвечала на уклончивые вопросы Малати, доктор Пран Капур, первоклассный муж и зять, разбирался с ведомственными проблемами, не обременяя ими свою семью.
Пран, будучи в целом спокойным и добрым человеком, смотрел сейчас на заведующего кафедрой английского языка и литературы с почти болезненной ненавистью. Профессор О.П.Мишра – громадная, блеклая, сальная туша – был политиком и манипулятором до мозга костей. Четверо членов программной комиссии кафедры английского языка сидели за овальным столом в преподавательской. Стоял необычайно теплый день. Единственное окно было распахнуто, открывая вид на пыльный бобовник, но ветра не было. Все чувствовали себя неуютно, а профессор Мишра потел обильными каплями, которые собирались на лбу и стекали на его тонкие брови и крылья его мясистого носа. Приязненно поджав губы, он добродушно произнес высоким голосом:
–Доктор Капур, ваша идея вполне понятна, однако, я думаю, нам нужна бо́льшая убедительность…
Дело касалось включения Джеймса Джойса
[72] в программу по современной британской литературе. Вот уже два семестра Пран Капур настаивал на этом – с тех пор, как его назначили членом комиссии,– и наконец комиссия согласилась рассмотреть это предложение.
Казалось бы, почему Прану так сильно не нравился профессор Мишра? Хоть Пран и был зачислен на должность лектора пять лет назад под руководством своего предшественника, профессор Мишра, как старший из сотрудников кафедры, обладал правом голоса при найме Прана. Когда Пран впервые пришел на кафедру, профессор Мишра всячески его обхаживал и даже пригласил к себе домой на чай. И госпожа Мишра – маленькая, хлопотливая, взволнованная женщина – понравилась Прану. Но, несмотря на добродушие профессора Мишры, его фальстафовское телосложение и очаровательность, Пран заметил нечто тревожное – профессорская жена и двое маленьких сыновей определенно боялись главу семейства.
Пран никогда не мог постичь, почему люди так любят власть, но он принимал это как жизненный факт. Его собственный отец, к примеру, очень этим увлекался – его удовольствие от самого пребывания у власти превосходило удовольствие от возможности реализовать свои идеологические принципы. Махешу Капуру нравилось быть министром по налогам и сборам, и он, вероятно, с радостью стал бы главным министром Пурва-Прадеш или же занял бы какой-нибудь пост в кабинете премьер-министра Неру
[73] в Дели. Головные боли, переутомление, ответственность, отсутствие контроля над своим временем, полная невозможность смотреть на мир с позиции обывателя – все это не имело для отца большого значения. Может, справедливо было сказать, что Махеш Капур достаточно долго смотрел на мир из спокойного наблюдательного пункта своей камеры в тюрьме Британской Индии и теперь нуждался в том, что, собственно, и обрел,– в чрезвычайно активной руководящей роли. Отец и сын словно разделили между собой второй и третий этапы индуистского образа жизни – отец погряз в мирской суете, сын же стремился к отрешенной от мира, философской, аскетичной жизни.
Пран тем не менее, нравилось ему или нет, по сути был тем, кого священные книги величают домохозяином. Ему нравилось общество Савиты, он купался в ее тепле, заботе и красоте. И с нетерпением ждал рождения своего ребенка. Он был твердо намерен не зависеть от отца в финансовом плане, хотя небольшой зарплаты преподавателя кафедры – двухсот рупий в месяц – едва хватало на «спокойную жизнь», как он говорил сам себе в минуты особого цинизма. Но он подал заявку на должность доцента, открывшуюся недавно на факультете. Зарплата на этой должности была не такой мизерной, и с точки зрения академической иерархии это был бы шаг вперед. Пусть Прана и не волновал его статус, но он понимал, что это спасло бы положение. У него имелись определенные чаяния, и должность доцента могла ему в этом помочь. Он считал, что заслужил эту работу, но также узнал, что его заслуги были лишь одним из критериев.
Повторяющиеся приступы астмы, мучившие Прана с детства, вынуждали его сохранять спокойствие. Волнение нарушало его дыхание, причиняло ему боль и делало недееспособным, потому он старался не поддаваться своей природной возбудимости. Простая логика, но сам путь к этому был нелегким. Он учился терпению и медленно, но верно обрел его. Но профессор О.П.Мишра выводил его из себя до такой степени, что Пран просто не мог предвидеть последствий.
–Профессор Мишра,– сказал Пран,– я рад, что комиссия решила рассмотреть это предложение, и я также рад, что оно указано вторым пунктом в нынешней повестке дня и наконец наступил момент обсуждения. Мой главный довод весьма прост. Вы читали мою заметку по этой теме,– кивнул он доктору Гупте и доктору Нараянану,– и, я уверен, вы поймете: вмоем предложении нет ничего радикального.– Он взглянул на бледно-синий шрифт напечатанных под копирку листков перед ним.– Как видите, у нас двадцать один писатель, произведения которых мы считаем важными для чтения студентами нашего бакалавриата, чтобы у них сложилось верное представление о современной британской литературе. Но среди них нет Джойса. И, могу также добавить, Лоуренса
[74]. Эти два писателя…
–Разве не лучше,– прервал его профессор Мишра, смахивая ресницу в углу глаза,– разве не лучше нам в данный момент сосредоточиться на Джойсе? Мы поговорим о Лоуренсе на нашем заседании в следующем месяце, перед выходом на летние каникулы.
–Эти два вопроса, несомненно, взаимосвязаны,– сказал Пран, оглядывая стол в поисках поддержки.
Доктор Нараянан собирался было что-то сказать, когда профессор Мишра произнес:
–Не в этот раз, доктор Капур, не в этот раз.– Он сладко улыбнулся Прану, и его глаза блеснули. Затем он положил огромные бледные руки на стол и сказал:– Но о чем вы говорили, когда я так грубо прервал вас?
Пран взглянул на широкие бледные руки, под стать всей массе округлого тела профессора Мишры, и подумал: «Быть может, я и выгляжу худощавым и подтянутым, однако я не обладаю выносливостью этого пузатого, бледного, грузного человека. Если я хочу добиться своей цели, я должен оставаться спокойным и собранным».
