Ей не пришло в голову, что, поменяйся стороны местами, не менее омерзительные стихи появились бы на персидском и, вероятно, на санскрите по всей зеленой Англии родной
[362]. Она вдруг ощутила гордость за свекра Савиты, принявшего непосредственное участие в выдворении англичан из Индии, и на минуту совершенно забыла про монастырь Святой Софии и «Эмму».
В приступе ярости она забыла даже про Киран, которая так и стояла возле таблички памяти бедной Сюзанны Палмер и горько, содрогаясь всем телом, рыдала. На нее косились люди. Лата обняла ее за плечо, но не знала, чем еще можно помочь. Она вывела ее на улицу и усадила на скамейку. Начинало темнеть: им пора было возвращаться домой.
Внешне Киран очень походила на мать, хотя мамину недалекость не унаследовала. Слезы градом бежали по ее лицу, при этом она не могла вымолвить ни слова. Лата безуспешно пыталась понять, что случилось, что ее так расстроило? Неужели смерть той девушки? Да ведь это было давным-давно, почти сто лет назад… Или такое влияние оказывала на Киран сама Резиденция, пропитанная атмосферой отчаяния и тлена? Или дома что-то не ладится? Рядом с ними бегал по траве мальчик. Он запускал оранжево-фиолетового воздушного змея и то и дело косился на девушек.
Дважды Лате показалось, что Киран вот-вот разоткровенничается – или хотя бы извинится за свое поведение. Так и не дождавшись от нее объяснений, она предложила:
–Пойдем домой, уже темнеет.
Киран вздохнула, встала, и они с Латой начали спускаться с холма. Лата запела себе под нос рагу «Марва», которую любила всей душой. Возле самого дома Киран наконец пришла в себя и спросила:
–Вы ведь уезжаете завтра вечером, да?
–Да.
–Вот бы мне приехать к вам в Брахмпур! Но, говорят, дом у Савиты маленький, не то что фешенебельный отель моего отца.– Последние слова она произнесла с нескрываемой горечью.
–Конечно приезжай, Киран! Можешь пробыть у нас целую неделю – и даже дольше. У вас ведь учеба начинается на две недели позже – вот и приезжай. Узнаем друг друга получше.
И вновь Киран замолчала – почти виновато. На приглашение Латы она ничего не ответила, даже не поблагодарила.
Лата была очень рада видеть маму. Госпожа Рупа Мера, конечно, отругала девушек за долгую прогулку, но родные упреки пришлись Лате как бальзам на душу.
–Ну, рассказывайте…– начала было госпожа Рупа Мера.
–Ладно, ма. Сначала мы шли по дороге мимо главного здания суда, потом добрались до Резиденции. У подножия стоит обелиск памяти солдат и сипаев, до последнего хранивших верность британцам. Возле обелиска сидели три белки…
–Лата!
–Да?
–Ты ужасно себя ведешь. Я только хотела узнать…
–Ты хотела узнать все, ма.
Госпожа Рупа Мера нахмурилась и обратилась к двоюродной сестре с вопросом:
–Твоя Киран так же себя ведет?
–О нет,– ответила госпожа Сахгал.– Киран у нас паинька. Все благодаря Сахгалу-сахибу. Сахгал-сахиб с ней разговаривает, все обсуждает, дает советы. О лучшем отце и мечтать нельзя! Даже когда клиенты ждут… Но и Лата у тебя хорошая, очень хорошая.
–Нет,– засмеялась Лата,– увы, я плохая. Ма, что же ты будешь делать, когда выдашь меня замуж? Кого будешь отчитывать?
–Тебя и буду, где бы ты ни была.
Тем временем в гостиную вошел господин Сахгал. Он слышал последние слова Латы и, оглаживая бородку, отеческим тоном проговорил:
–Лата, вовсе ты не плохая, уж я-то знаю. Мы все слышали, как замечательно ты сдала сессию, и гордимся тобой. Скоро нам предстоит долгий разговор о твоем будущем.
Киран встала:
–Пойду проведаю Пушкара.
–Сядь,– тем же спокойным голосом приказал ей отец.
Киран побелела и вернулась на место.
Взгляд господина Сахгала блуждал по комнате.
–Поставить пластинку?– предложила его жена.
–Хобби у тебя есть?– спросил господин Сахгал у Латы.
–О да,– ответила за нее госпожа Рупа Мера.– Недавно она начала очень красиво петь классическую музыку. И читает запоем, настоящий книжный червь!
–А вот я люблю фотографировать,– сказал господин Сахгал.– Увлекся этим еще в юности, когда изучал юриспруденцию в Англии.
–Альбомы?– с замиранием сердца произнесла госпожа Сахгал: никак удастся услужить?
–Давай, неси.
Она принесла фотоальбомы и разложила их на столе перед мужем. Господин Сахгал начал показывать гостям фотопортреты своих английских домовладелиц, их дочерей и других знакомых девушек. Потом пошли индийские снимки, а за ними бесконечные страницы с портретами жены и дочери. Некоторые позы Лата нашла безвкусными и даже вызывающими. На одной карточке, к примеру, госпожа Сахгал наклонилась вперед так, что одна грудь почти вывалилась наружу. Господин Сахгал все это все время размеренно и мягко вещал о тонкостях ремесла: окомпозиции и выдержке, матовой и глянцевой фотобумаге, контрасте и глубине резкости.
Лата покосилась на мать. Госпожа Рупа Мера разглядывала снимки с несколько озадаченным интересом. Лицо госпожи Сахгал светилось гордостью. Киран сидела неподвижно, как истукан, лишь время от времени покусывая основание большого пальца,– что за странная, даже жуткая привычка?.. Поймав недоумевающий взгляд Латы, Киран посмотрела на нее со смесью стыда и ненависти.
После ужина Лата сразу ушла в спальню. Ей было крайне не по себе: какое счастье, что поезд завтра! Мама, напротив, подумывала перенести отъезд – и госпожа, и господин Сахгал уговаривали их погостить подольше.
–Что же это такое?– сказала госпожа Сахгал за ужином.– Приезжаешь на один день, а потом целый год от тебя ни слуху ни духу! Разве сестры так себя ведут?
–Да я и рада бы остаться, Майя,– ответила госпожа Рупа Мера.– Но у Латы скоро учеба. А так мы очень хотели бы у вас погостить.
Пушкар весь ужин вел себя примерно, однако самостоятельно ел с большим трудом – ему помогал в этом отец. К концу ужина вид у господина Сахгала был очень усталый. Он пошел укладывать Пушкара спать.
Вскоре он вернулся в гостиную, пожелал всем спокойной ночи и сразу же скрылся у себя. Его спальня располагалась в начале длинного коридора, а спальня жены – прямо напротив. Дальше шли гостевые комнаты и, наконец, спальни Пушкара и Киран. Пушкару нравились старинные напольные часы – семейная реликвия,– и поэтому господин Сахгал установил их рядом с комнатой сына. Иногда Пушкар подпевал бою и даже научился сам их заводить.
9.16
Лата какое-то время ворочалась без сна. В разгар лета все укрывались тонкими простынями, не одеялами. Вентилятор она включила, а в москитной сетке пока не было нужды. Возвещая о прошествии четверти часа, часы били тихо, зато в одиннадцать и в двенадцать громкий звон оглашал весь коридор. Лата немного почитала при тусклом свете лампы, стоявшей на тумбочке возле кровати, но события последних двух дней никак не шли из головы, и строки путались перед глазами. Наконец она выключила свет, закрыла глаза и в полусне увидела Кабира.
